– Так, внимание, – сказал я, отыскивая взглядом приметную трехствольную иву – хороший ориентир. – Позволь, Степан, перехватить бразды правления. Идите за мной, и ни шагу в сторону. Просьба не удивляться, если вода дойдет до пояса, – в этом месте не топко. А вот немного слева и справа…
В гнетущем молчании мы хлюпали от ивы до островка. Вычислить наши следы загонщики теперь не могли – те попросту обрывались. По логике вещей, мы должны были отправиться на юг, а никак не в сторону – а именно в стороне и расположился островок. Мы медленно шли, ощупывая дно. Вода заливала щиколотки, холодила бедра.
– Ох, завел ты нас, Михаил Андреевич, ох, завел… – урчал Рачной.
– А что, отличное местечко для романтических свиданий, – пыталась шутить Виола.
– Вот только не надо про свидания… – тоскливо бубнил за спиной коротышка. И вдруг издал булькающий звук. – Эй-эй, а вы не забыли, что я вам тут не Гулливер?.. Ой, куда это я?
– Спокойно, мелкий, держу, – ухмыльнулась Виола. Я повернулся, перехватил у нее под мышки возмущенного коротышку и донес до островка, где погрузил в ивовый молодняк. Он выбирался из него, отфыркиваясь, злой, как черт.
– Ползите за мной, – шепнул я, перебираясь на противоположную сторону бугорка. – Здесь мох, постарайтесь окопаться, забраться как можно глубже. Фонари эти заросли не пробьют, но если ребята решат поупражняться в стрельбе наобум…
Мы вгрызались в сырую землю, замирали. Холод осваивал организм; застывали ноги, околевала поясница и першило в горле.
– Не вздумайте кашлять, – предупредил я. – И что бы ни происходило, не шевелитесь.
– Да уж не маленькие, сообразим, – кряхтел Рачной, гнездясь на клочке «жилплощади».
– А вдруг нас найдут? – гулко прошептала Виола.
– Что значит «вдруг»? – пошутил Степан.
– Если найдут, то убьют, – отозвался я. – Может, не будем о плохом? Что, Валерий Львович, не царское это дело – гнить в болоте?
– Ох, не царское, сын мой… – подыграл Рачной.
Мы всматривались в темноту. С севера надвигалось несчастье. Огоньки плясали между деревьями – спецназ двигался по нашим следам в колонне по одному. Бойцы не спешили – осваивать «легкие планеты» их не обучали. Они еще были далеко.
– Как же ты, Валерий Львович, со своей могучей службой проглядел такую охренительную заподляну? – спросил я. – Взорвать Каратай – это не бомбу бросить. Требуется длительная подготовительная работа. Заброска диверсантов, закладка взрывчатки во множество мест… Нужно срочно ослепнуть, чтобы такое проворонить, разве нет? И без предательства на высшем уровне не обошлось. Но ты, я думаю, не предатель – судя по тому, что год уже мыкаешься по Каратаю в интересном положении…
– Уж мне ли об этом не знать, – усмехнулся Рачной. – Не поверишь, Михаил Андреевич, проворонили. Гениальная работа. Не припомню ни одной отвлекающей акции. Ночь на первое августа – и вдруг перед рассветом все взорвалось! Словно Гитлер напал на Советский Союз. Сотовые вышки накрыли одновременно – и разом никакой связи. А без связи в наше время… Не знаю, как в других местах, а в долине Черного Камня и Мерзлом Ключе даже пикнуть не успели. Я с какой-то телкой ночевал – Благомор перед этим за ненадобностью выкинул, а я подобрал… прости уж, Виолетта, мы тогда еще не были знакомы…
– Да, ладно, Любомиша, не напрягайся, – шепнула девица. – Из меня тоже ангелок в ту пору был начинающий…
– Инфраструктура просто развалилась. Взорвали гидроузел на Сарагаше, перебили центральный кабель, силовые установки, обесточили всю следящую и записывающую аппаратуру… Важных шишек из окружения Благомора стреляли как куропаток – явно знали, где ночуют. Телку, что со мной спала, свинцом накачали, а я в окно успел выпрыгнуть. Паника царила всюду. Взрывы, мины свистят, резиденция Благомора развалилась, как картонная. Обломки зданий просто скатывались с террас, перегораживали распадок… Люди разбегались. Сопротивления почти не было – да и кому его оказывать? Выжил ли Благомор, хрен его знает – информации на сей счет не поступало; да и впоследствии, сколько ни говорил с людьми, никто ничего не слышал. Потом уже узнал – в Мерзлом Ключе комендантскую роту подняли по тревоге, выдвинули на позицию – офицер попался боевой. Но прилетела «Черная Акула» – и давай крошить, мало кто успел выбраться… Та же история с головорезами Тихомирова. Пьяные были в стельку, напоили их под корень – вроде шмары какие-то в гости приходили… казарму заблокировали, а когда полуголые стали выскакивать, их просто клали штабелями. Брестская крепость, блин… Мне еще повезло – успел на машине вырваться, пока распадок не завалило, отлежался сутки в камышах недалеко от Тарбулы…
– Да хватит вам трепаться, – ворчливо бросила Виола. – Сейчас начнется…
Больше всего на свете я ненавидел бегать по Каратаю без оружия. Уж лучше без рук, без ног, без мозгов, но обязательно с убивающим устройством, пусть даже примитивным! У Рачного был «Кипарис», у Виолы – мелкая штуковина вроде «узи», но патронов оставалось с гулькин нос. Впрочем, если бы нас обнаружили, то и их бы истратить не дали.
Голоса приближались, чавкала земля под сапогами. Мы зарывались в прелую жижу, старались не дышать. Кто-то выкрикнул, что он не видит следов. Ура, искомые объекты утонули в болоте! Начальственный голос резонно предположил, что всей толпой мы утонуть не могли, и не хрен тут радоваться, вперед! Пятна света прыгали по кочкам, по редким деревьям, по заросшим ряской окнам. Кто-то крикнул, что видит тропу, сделал шаг. Товарищей поблизости не оказалось – несчастного засосало по грудь. Пока подбежали, роняя фонари, он уже вытягивал шею, что-то хрипел. Ему тянули стволы, но он не мог оторвать от тела руки, а когда преодолел сопротивление болота, сила засасывания только возросла. Трясина с удовольствием приняла жертву и вкусно чмокнула – мол, можно еще. Люди заволновались; кто-то крикнул, что пора убираться. Но сворачивать операцию приказа не было. Командир хрипел, что лично пристрелит любого, кто отступит, – вперед, трусы! Как в анекдоте: половина налево, половина направо, остальные – за мной…. Бойцы ворчали, но повиновались. Кто-то оступился, испуганно вскрикнул, его успели вытащить и наградить оскорбительными эпитетами. Кто-то, балансируя на узкой тропе, крикнул, что, кажется, нашел стежку, но восторг его потонул в брызгах и хоровых матерках. Степан судорожно вздрогнул, я почувствовал толчок. Почувствовала и Виола, окопавшаяся справа от коротышки.
– Что, мелкий, – шепнула, – птичку жалко?
– Да шла бы ты, – буркнул Степан.
– Так я и шла, – фыркнула девица. – Сами завели.
Отряд спецназа нес тяжелые потери. Сколько полегло их в долине Падающей Воды, сколько в Опричинке, в потасовке с нами – а тут еще прожорливая Сонькина топь… Бойцов оставалось совсем немного. Люди тонули, к ним никто не рвался на помощь – шаг влево или вправо в этой мышеловке означал скорую смерть. Кто-то бросился назад, но не нашел дороги; мучительный крик возвестил, что ход оказался неверен. Люди бултыхались, хватались за деревья. Кому-то хватило выдержки, и он яростно работал шестом; потом объявил, что нащупал что-то твердое. Мы лежали ни живы ни мертвы. В этом хаосе, что творился в радиусе тридцати метров, любой желающий мог случайно набрести на островок. Но уцелевшие, кажется, уходили. Силуэты людей, вставших на тропу, мелькали за деревьями. Я облегченно перевел дыхание. Но нет, выявился отстающий – барахтаясь в жиже, он выбрался на бугорок, заметался, крикнул: «Подождите!» Из хвоста колонны товарищу по оружию посоветовали поднажать – мол, семеро одного не ждут. Он перепрыгнул на соседний бугор, поскользнулся, упал, выронив автомат. Пока выискивал его в сыром лишайнике, колонна ушла. Фонаря у бойца не было. Ругаясь сквозь зубы, он метнулся влево, вправо, погрузился в воду, пулей из нее вылетел… и оказался на тропе от «троекратной» ивы к нашему острову. От страха он перестал соображать. Увидел шапку кустарника и бросился к ней, вздымая тучу брызг. А я уже летел навстречу, вспоминая основы диверсионно-разведывательной деятельности. Толчок, бросок – с целью вывести из равновесия, легонько придушил, дабы не шумел, и когда тот обмяк, выволок на бугорок и бросил на свободный пятачок.
