Харс говорил с воодушевлением, его лицо раскраснелось.
— Успехи артвинской состоятельности налицо. В полуразрушенной столице начали разбирать руины, активно ремонтировать разрушенные дома, — говорил он, — это ведь все происходит буквально на глазах. Люди, приезжавшие к нам год назад, сегодня не узнают страну — так она меняется. На одном из пирсов пассажирского терминала морского порта строится новенький яхт-клуб. На центральных улицах открылись некоторые довоенные магазины, а ближе к набережной за год появились клубы и рестораны вполне сочинского уровня. Несмотря на прошлогодние политические коллизии с затяжными президентскими выборами, туристический сезон оказался настолько удачным, что частные квартиры были сданы вдоль всего побережья вплоть до Ачемры — а это уже почти Каверда. Еще год назад российские туристы просто боялись ездить в эту полуразрушенную приграничную зону, а теперь — сами видите!
— А что вы скажете о похищениях людей? — задал вопрос следователь. — Я много наслышан об этом. Информацией, как говорится, газеты полнятся.
— И это, к сожалению, у нас есть, — с горечью проронил Харс, — но ведь стоит посмотреть, откуда, так сказать, ноги растут. Вот возьмите недавний случай: на кавердинской границе была похищена учительница местной сельской школы. Молодая девушка, недавно приехала туда, чтобы ребятишек учить. Так вот, была похищена прямо на улице, когда вечером возвращалась из школы. Несмотря на все наши поиски, найти ее пока не удалось. А следы ушли в Каверду, это совершенно точно установлено. И где она теперь, что с ней — неизвестно. Мало того, кавердинцы стараются выставить в негативном свете и российских миротворцев. Ведь они пришли сюда, чтобы остановить конфликт, чтобы положить конец этому кровопролитию. Естественно, Каверде миротворцы, как кость в горле. И они хотят показать, что именно там, где присутствуют российские военные, ситуация выходит из-под контроля, и виноваты в этом мы. Они желают продемонстрировать, что миротворцы не справляются с возложенной на них задачей. Цель проста — дискредитировать россиян перед всем миром, что, естественно, будет играть им на руку.
— Да, и это, похоже, им удалось в данном случае, — вздохнул человек из прокуратуры, — в семье не без урода.
Кого он имел в виду, всем было прекрасно понятно.
— Майор Лавров… Естественно, основная вина ляжет на него как на командира. Минимум, что ему светит, — это распрощаться с армией, — говоря эти слова, московский гость понимал, что одним выстрелом можно убить двух зайцев, что случается, конечно же, нечасто.
Отношения России с Кавердой сейчас были очень плохими, а тут, как рассуждал он, появилась хорошая возможность выставить им претензии. Так что надо постараться. Как говорится, геополитика… Сегодняшняя ситуация при всей ее сложности была достаточна проста. Имелось политическое решение поддерживать Артви, потому что они «свои сукины дети». Ну, в самом деле, не могло же следствие отрабатывать другую версию, если российский МИД уже послал официальную ноту протеста.
«Это было бы по меньшей мере странно», — усмехнулся россиянин.
— Кстати, Алхан, вы случайно не знаете, кто такая Кречинская? — поинтересовался его коллега у артвинца.
— Кречинская? Вы ее знаете? — насторожился Харс.
Спокойное настроение его как рукой сняло.
— Да вот, звонила нам. Несколько странный был у нас разговор. Сказала, будто может на днях предоставить доказательства, что это были не партизаны. Голос странный у нее был — то ли обкуренная, то ли нанюхалась. Во всяком случае, мне так показалось.
— Или укололась, — прокомментировал встревожившийся, но старавшийся не подавать виду Алхан, — вам не показалось. Это же наркоманка.
— Даже так? — поднял брови чин из прокуратуры. — Я так понимаю, что вы с ней хорошо знакомы?
— Да как вам сказать… Лучше бы я ее и не знал. Сумасшедшая бабенка. По правде сказать, жаль человека, — махнул рукой артвинец, — и отец ее был повернут на том, что в здешних горах живет снежный человек, и она сама в это верит. С отцом-то я был знаком неплохо: ученый, человек умный, профессор, но, как это бывает иногда, от этой самой чрезмерной учености крышу и начинает сносить. Началось все с малого, а потом чем дальше — тем больше.
— Ох уж эти сказки про снежных людей, — усмехнулся российский гость, — надеюсь, хоть вы в них не верите…
— Местная специфика, что ж вы хотите. В Шотландии — Лох-Несское чудовище, в Норвегии — тролли, ну, а у нас — снежный человек.
Разговор продолжался. Через некоторое время Харс повернул голову направо.
— Джаб! — позвал он невзрачного типа из своей охраны.
Когда охранник подошел, хозяин что-то прошептал ему на ухо. Невзрачный почтительно кивнул и незамедлительно исчез.
Глава 29
В воинской части российских десантников, в кабинете комбата за столом сидели Батяня, Щекочихин и капитан Воронин.
Если по поводу старлея у Лаврова было теперь много, слишком много вопросов, то капитан для Батяни виделся, как на ладони. На это существовали свои причины. Среди прочих хотя бы те, что Лаврову с этим человеком пришлось вместе съесть не один пуд соли. Вместе с Ворониным майор побывал в нескольких горячих точках и прекрасно знал, что представляет собой этот человек.
Капитан Воронин был настоящим олицетворением российского офицера-десантника. Хоть боевых дел у него было поменьше, чем у Батяни, однако и он достаточно побывал под огнем. На Кавказе он находился не в первый раз и о своих командировках мог вспомнить немало. Вторая половина девяностых оказалась для него весьма горячей: две чеченские кампании принесли ему награды, ранения и кучу воспоминаний. Чего стоило хотя бы одно из них, когда он, истекающий кровью, отполз, уже теряя сознание, от танка, и тот взорвался за его спиной, наградив капитана осколком в спину…
Воинская часть — объект, безусловно, ответственный, и порядки в отличие от многих гражданских контор построже. Однако и здесь работают живые люди, а не роботы. Соответственно, живые люди могут позволить себе расслабиться, хоть изредка. А сегодня такой повод как раз имелся, тем более что гибель бойцов в мирное время, да еще и в столь загадочной ситуации, особого оптимизма не прибавляла.
Итак, три офицера сидели в кабинете Батяни за столом. На расстеленных газетах лежала кое-какая закуска, увенчанная бутылкой водки. Разговор был напряженным.
— Да! Каюсь я, мужики! — стукнул кулаком по столу Щекочихин. — Каюсь — гад я!
Офицер уже захмелел, и его понесло. Долго копившееся внутри напряжение прорвалось наружу.
— Я не хотел… я не мог говорить, — старлей обхватил руками голову, уставившись в стол, — сукой я был… взял деньги, был заодно с Авдеевым.
— Решил-таки открыться? — жестко спросил Батяня. — После долгих сомнений все-таки не выдержал?
— …но сейчас, когда такое произошло, я понял… любому падению есть граница.
