Генерал встал и нервно принялся похаживать взад и вперед по гостиной. Справа стену украшала большая, со вкусом подобранная коллекция картин. Слева на белой стене висело оружие, до которого хозяин поместья был большой охотник. Подойдя к окну, Ортез распахнул его и, опершись руками о подоконник, выглянул наружу. Во дворе было пусто, только пушистый кот лениво двигался вдоль стены.
Купер с интересом следил за нервными перемещениями генерала. Как он и ожидал, информация, сообщенная хозяину поместья, произвела на того поистине оглушающее впечатление.
– Я не верю вам, – произнес, отойдя от окна Ортез, – да этого просто не может быть. Это бред какой-то!
ЦРУшник усмехнулся, наблюдая стремительно меняющийся цвет лица генерала: вначале он побледнел, а сейчас краска, прилив к щекам, придала физиономии Ортеза багровый оттенок. Генерал вдруг напомнил Куперу хамелеона, точно так же меняющему цвет в зависимости от обстоятельств или настроения.
– Ну почему же не может? – развел руками ЦРУшник. – Если что-то происходит, значит, именно так оно и должно было случиться, несмотря на всю кажущуюся парадоксальность. Возможно, что-то произошло немного и не так, как я рассказал, но важен результат. А он достоверен, за это я могу ручаться.
– Ну, хорошо, допустим, что все так и есть. Но если Уго мертв, то почему нет никаких официальных сообщений? – генерал отнюдь не принадлежал к людям, которых легко убедить, особенно если это касается чрезвычайно важных вещей.
– Так ведь вы же сами прекрасно все знаете, – пожал плечами Купер, – все государственное устройство было «заточено» под него. Вы сами посмотрите – разве были хоть какие-то приметы коллегиальности? Нет, нет и еще раз нет. Типичная для диктатуры ситуация – в случае сбоя, казалось бы, прекрасно отлаженной машины, все летит к чертям, поскольку запасной вариант конечно же не предусмотрен. И теперь ближайшее окружение в панике. Пока готовится официальная версия произошедшего, решается вопрос с преемником. Генерал, надо действовать решительно, иначе будет поздно. Если не верите мне, то почему тогда отключена вся связь с внешним миром?
Ортез снова присел в кресло и потер виски. Не может быть! Президент, конечно, человек в высшей степени эксцентричный, но ведь он не сумасшедший. Сошел с ума! У него всегда были крепкие нервы, несмотря на чрезвычайную экспрессивность… Но ведь и в самом деле, отсутствие связи выглядит весьма странно.
Он злобно посмотрел на Купера, окутавшегося облаком сигарного дыма. Вот ведь принесла его нелегкая! С самого момента его появления Ортез чувствовал, что этот гринго не доведет до добра. Но, действительно, что же делать?
– Так что скажете? – ухмыльнулся Купер. – Нам медлить нельзя. Не та ситуация. Вы поймите, такая возможность бывает всего лишь раз в жизни. Впрочем, что я буду вам в который раз объяснять прописные истины:
«Прописные истины! – раздраженно думал Ортез. – Хорошо ему рассуждать. Такие, как он, вообще ничем не рискуют. У них за спиной страна, которая защитит. А мне что прикажете? Класть голову на плаху, не имея никаких сведений о том, что же на самом деле происходит? Великолепно, ничего не скажешь!»
В дверях появился один из охранников.
– Ну что еще? – нетерпеливо предварил сообщение Ортез.
– Господин генерал, у ворот полковник Арисменде, начальник охраны президента, и с ним десантники, – сообщил высокий, бритый наголо здоровяк.
Глава 21
– Слышишь, майор? – толкнул в плечо Батяню команданте.
Лавров поднял голову: рокот все приближался, и вскоре прямо над головами беглецов появились военные вертолеты – один, второй, третий…
Лавров и президент уже оторвались от «партизан», находясь в бескрайних горах, и увиденное очень воодушевило главу государства.
– Надо срочно дать о себе знать! – горячо воскликнул Уго. – Очередь в воздух или ракетница…
– Погодите, господин президент, – удержал Батяня за руку гаранта конституции Венесуэлы.
– Да что такое, майор? – возмутился тот. – Время дорого!
– Вот и я о том же. Кто знает, вдруг это военный переворот и спасители окажутся убийцами, – хладнокровно остудил порыв президента российский офицер.
Слова пришлись в точку, и что-то в лице команданте изменилось, набежала какая-то тень.
– Ну, хорошо. Уговорил, – не без сожаления согласился руководитель страны, прислоняя к стене автомат, – не будем рисковать…
Приближались сумерки. Беглецы, чтобы их не было видно с воздуха, сидели под нависающей скалой. Разговор шел конечно же о Венесуэле. Причем говорил в основном Уго. Ему хотелось высказаться, и наряду с известными ему вещами Лавров узнавал кое-что новое…
– Чем была известна Венесуэла раньше? Мировым рекордом по числу мисс Вселенная, количеством запасов нефти и уровнем коррупции на всех уровнях власти, – с жаром говорил самый знаменитый современный уроженец этой страны, – экспорт нефти давал Венесуэле фантастические доходы. Несмотря на это, семь из каждых десяти венесуэльцев оставались за чертой бедности!
Лавров звонко прихлопнул на щеке комара, всем видом выражая заинтересованность.
– Я стал президентом, чтобы изменить Венесуэлу, прежние законы и прежний менталитет. Чтобы вернуть страну тем, кому она никогда не принадлежала, – венесуэльцам. Я ведь, майор, индеец, даже с примесью негритянской крови. У нас же нет никаких ограничений. К примеру, министр образования у меня – черный. И нет ни у меня, ни у моих министров счетов в швейцарских банках и на Каймановых островах. И не хотим мы быть ни служащими МВФ, ни чьими бы то ни было партнерами по «антитеррористической кампании»! И заметь: члены моего правительства, придя к власти, не переехали из своих кварталов среднего класса в новые шикарные районы Каракаса.
– Я кое-что слышал об этом, – заметил Батяня, – но вот то, что это придется услышать от первого лица, я и предположить не мог. А ведь кампания в западных СМИ против вас ведется еще та…
– Конечно! – горько усмехнулся собеседник. – Международные СМИ, представители мощных экономических групп и штатовского госдепа не прекращают обвинять меня в том, что я – диктатор. Но давайте, господа, разберемся! За слова нужно отвечать! Заметь, что все время этой моей странной «диктатуры» в стране не было и нет ни одного политзаключенного, не был закрыт ни один информационный орган оппозиции, ни одна демонстрация протеста не была ни запрещена, ни разогнана полицией. Не была ни национализирована, ни экспроприирована ничья собственность. Ничего, понимаешь, ничего из того, что они плетут обо мне!
Батяня пожал плечами. Что уж тут говорить – при желании и из ангела можно слепить дьявола в глазах общественности. На ангела команданте похож не был, но покажите их!
– Зато воздушное пространство Венесуэлы я закрыл для иностранной авиации, летевшей бомбить сначала Югославию, а потом Афганистан, – команданте прислушался, но снаружи шумел лишь ветер. – Венесуэла отказалась участвовать в экономическом эмбарго против Кубы и от участия в гражданской войне в соседней Колумбии. А как нас пытались втянуть во все это – и кнутом, и пряником… Ведь мы – чуть ли не единственная страна Западного полушария, пытающаяся проводить свою собственную независимую политику. Не считая Кубу, конечно… Поэтому ее президент, то есть – я, объявлен «диктатором» или «сумасшедшим», а ее правительство – вне закона.
