* * *
Утреннее солнце осторожно осветило безлюдный горный поселок, словно боялось выдать ужасную картину. Домашние животные без присмотра бродили по улицам, козы и овцы объедали виноградные лозы. Распахнутые ворота, сбитые ударами прикладов ставни.
На площади ветер трепал порезанные ножами на полосы палатки. Неубранными оставались лежать трупы британских солдат. На узкой улочке у закопченной стены чернел развороченный остов армейского джипа. Покосившиеся «КамАЗы» осели на простреленных колесах. Серебрились изрешеченные пулями трейлеры.
Тощая собака со свалявшейся шерстью хищно урчала и лизала окровавленные камни возле убитого Чагина. На грубой мостовой, сложенной из неотесанных камней, повсюду поблескивали осколки стекла и стреляные гильзы. Среди всей этой разрухи бродил, покачиваясь, закрученный смерчем столб пыли.
Но мир устроен так, что смерть никогда не может победить жизнь. Перед опрокинутым набок автобусом с красным крестом и полумесяцем на крыше пушистый котенок беззаботно играл, перебрасывая лапками скрученный трубочкой бинт. Он поддевал его когтями, тут же сбрасывал и пятился, делая вид, что тот живой и вот-вот готов убежать. При этом котенок не забывал опасливо коситься на стаю ворон, опустившихся на площадь.
Птицы-падальщики пока не рисковали приблизиться к трупам. Наученные жизнью, они были осторожны, подозревали подвох. Ведь не могло же просто так, за здорово живешь, привалить им такое «счастье»! И когда голод уже брал верх над осторожностью, по разгромленному лагерю, по площади бесшумно проплыла полутораметровая тень. Стервятник заложил круг, пронесся над самой мостовой, прочертил когтями пыль, грациозно сложил угловатые крылья и, вытянув голую розовую шею, приоткрыл клюв. Мелкие падальщики тут же вспорхнули и перелетели в тень.
Котенок, встретившись взглядом с бусинками глаз хищной птицы, выгнул спину и зашипел. Но стоило ему услышать грозный щелчок клюва, как тут же жалобно пискнул и заполз под машину, спрятался за колесом.
Всех жителей поселка талибы согнали к оврагу, на дне которого обычно закапывали падшую скотину. Заложники из российской миссии МЧС стояли поодаль под прицелами автоматов. Абу Джи Зарак даже не позволил никому одеться. На всех было то, в чем застало их ночное нападение. От Бортоховой соотечественники старались держаться подальше, насколько позволяло кольцо охраны. Бесшабашная, развратная улыбка исчезла с лица Ольги, глаза впали, уголки губ подрагивали в трагической гримасе. Стоило ей попытаться заговорить, как люди тут же отворачивались. Никто из собравшихся не знал, почему и зачем их сюда согнали. Вопросы в лучшем случае оставались без ответа или же грубо обрывались окриками вооруженных моджахедов и клацаньем затворов.
Послышалось урчание автомобильного двигателя, и из-за крайних домов поселка блеснул плоскими лобовыми стеклами старый джип. Абу Джи Зарак ехал стоя, словно на параде, придерживаясь за кронштейн зеркальца заднего вида. Четверо рослых моджахедов стояли на подножках и заднем бампере машины.
– Едет… Едет… – сразу на двух языках: русском и пушту – тихо разнеслось среди местных жителей и пленников.
И тут идейный вдохновитель талибов не изменил себе, появился эффектно – в лучах восходящего солнца. Автомобиль заложил круг у самого края обрыва и, скрипнув тормозами, замер. Абу Джи Зарак важно ступил на каменистую землю, будто осчастливил ее своим приездом, небрежно взмахнул рукой, давая знак прибывшим с ним моджахедам. Рослые бандиты из личной охраны главаря вытащили из джипа троих связанных пленников, бросили их на землю.
– А ты чего ждешь? Выбирайся! – крикнул по-русски пожилой моджахед забившемуся в угол кузова Мише Воронцову и, не дожидаясь, пока мальчишка вылезет сам, схватил его за шиворот.
– Мама! – Мальчик тут же бросился к Мариам.
– Развяжите их, – властно приказал Абу Джи Зарак.
Острые ножи тут же перерезали тугие веревки на руках и ногах директора Казанского музея, Петра Баренцева и Мариам Воронцовой. Пленники были полностью деморализованы. Еще вчера они готовились распрощаться с жизнью, ведь им уже надели темные повязки, зачитали приговор, они слышали лязг передергиваемых затворов. Но все это оказалось то ли безумной забавой бандитов, то ли средством психологического давления. Повязки сняли без всяких объяснений. Связанных пленников забросили в машину и увезли в пустынную местность, где продержали до сегодняшнего утра.
Баренцев с трудом поднялся на ноги, прищурился на малиновый диск солнца. Дипломату казалось, что не он качается, а земля вот-вот поднимется вертикально и ударит его в лицо, а потому избегал глядеть под ноги, чтобы не потерять равновесия. Директор Казанского музея разминал пальцами затекшие запястья, разглаживал успевшие посинеть глубокие отпечатки веревок на коже. Мариам, хоть и была очень слаба, тоже встала и закрыла собой сына от наведенного на него автомата.
Абу Джи Зарак бесстрастно наблюдал за пленниками. Его молчание гнетуще действовало на всех. Он дождался полного молчания. Стало даже слышно, как посвистывает ветер, как шуршит тонкая струйка песка, сбегающая в глубокий овраг.
– Они наши враги. – Библейский посох указал на четырех заложников. – Они были заодно с тем выродком, который уже понес наказание от моей руки сегодняшней ночью. Это они – русские дипломаты-оборотни задумали страшное злодеяние – отравить мирных людей лекарствами. Они сами признались в этом…
Абу Джи Зарак говорил пафосно, а потому убедительно. Его не волновало, что среди четырех заложников лишь Баренцев имеет отношение к посольству Российской Федерации. Да и темные крестьяне вряд ли могли разобраться в подобных тонкостях.
– Наш народ намного древнее их. Мы не варвары. У нас есть законы, которые сочинили не смертные люди, как у русских. Мусульманам дал их Аллах через пророка Мухаммеда – законы шариата. А они гласят: смерть… смерть через побивание камнями. Каждый правоверный обязан бросить в них камень. Так учит Аллах…
Ужас застыл на лицах пленников из МЧС, когда через переводчика они узнали, какую смерть приготовили их несчастным соотечественникам, все преступление которых заключалось в том, что они привезли в Кабул мусульманские святыни из российских музеев. Гул тяжелых вздохов прокатился среди них.
– Звери! – не выдержав, выкрикнула Бортохова.
– Правильно. Они звери, – с улыбкой подтвердил Абу Джи Зарак.
Женщина тут же втянула голову в плечи. А главарь талибов все с той же улыбкой добавил:
– И если вы, как утверждаете, не виновны, – он всего лишь скользнул взглядом по пленникам из МЧС, однако каждому из них показалось, что смотрят только на него, – то тоже должны забросать их камнями. Ведь вы чуть не поплатились жизнями из-за них.
Абу Джи Зарак, не дожидаясь реакции, звонко ударил в камень посохом. Моджахеды тут же стали теснить заложников к оврагу. Баренцева толкнули в спину, и он покатился по каменистой осыпи, ломая чахлую растительность. Директор Казанского музея не стал дожидаться удара, сам ступил на ненадежные камни. Пыля, оступаясь, он сумел сбежать с откоса. Удрать отсюда, спрятаться было невозможно. С трех сторон почти отвесные обрывы и лишь с четвертой – каменная осыпь, наверху которой виднелись жители деревни, пленники, талибы.
