– Вы же обещали! – уже по-арабски запричитала Мариам, обращаясь к полевому командиру. – Вы обещали сохранить ему жизнь. – Она обнимала сына.
– Заговорила по-арабски? Вспомнила, что ты мусульманка? – прищурился Абу Джи Зарак. – Кто тебе такое сказал, глупая женщина? Я тебе ничего не обещал.
– Ахмуд так говорил.
– Его сегодня нет с нами, и некому подтвердить. Ты плохая мусульманка. Ты ходишь с непокрытой головой, с открытым лицом. Заговариваешь с чужими мужчинами. Уже за одно это ты должна быть наказана. Я не могу тебя простить, это не в моей власти.
– Я готова умереть. – Мариам опустилась на колени. – Пусть я виновна, но он должен жить.
Абу Джи Зарак задумчиво посмотрел на горизонт, он молчал, как показалось женщине, целую вечность, а затем «великодушно» произнес:
– Согласен, он не виноват в том, что у него преступная мать. Но если он примерный мусульманин, то должен сам участвовать в забрасывании врагов ислама камнями. Ну, что скажешь?
Мариам закрыла глаза, чтобы не видеть взгляда сына. Прежде чем произнести страшные слова, она несколько раз глубоко вздохнула. Ее шепот долетел до Миши, словно издалека:
– Нас все равно убьют, а ты должен жить. Не бойся бросить в меня камень, мне не будет больно… Это правда… Я хочу этого сейчас больше всего на свете.
Мальчик не мог ответить. Плач сотрясал его.
– Ну же! – поторопил Абу Джи Зарак. – В вопросах веры нельзя сомневаться.
Мариам подняла с земли камень и сама вложила его в руку сыну, сжала ему пальцы.
– Я люблю тебя, сделай это ради меня.
Она резко поднялась и стала спускаться по неустойчивым камням, оборачиваясь при каждом шаге. Мать улыбалась сыну, подбадривая его, а слезы бежали из ее глаз.
– Не беспокойся, я позабочусь о нем. Он ни в чем не будет нуждаться, – крикнул напоследок Абу Джи Зарак.
Главарь бандитов обладал неплохим чутьем на настроение среди своих людей и понял, что переборщил. Ведь некоторые из отпетых головорезов сейчас молча смотрели себе под ноги. У каждого мужчины есть мать…
* * *
Восходившее солнце слепило глаза. Поселок Аль-Молааман с высоты выглядел случайным нагромождением глинобитных домов. Майор Лавров лежал на скале, прижав к глазам бинокль. Оптика бликовала от низких солнечных лучей, слезились глаза. Рядом с комбатом были его бойцы, вернувшиеся из пещерного города, и старший лейтенант Дуглас. И никто из них не мог бы сказать: успели они или опоздали?
В полукилометре от высокой пологой скалы, где залегли десантники, виднелись овраг и стоявшие там люди. И хотя до военных не долетало ни слова, и без них было понятно, что происходит внизу. На эту точку десантники вышли около четверти часа назад. Их сил, вооружения и умения хватило бы, чтобы смести с лица земли даже втрое превосходящие их силы талибов. Но комбат не отдавал приказа, хотя и понимал, что промедление в буквальном смысле подобно смерти.
Да, он мог сейчас ударить по Абу Джи Зараку и его людям, но…
– Будет много жертв среди мирного населения, – не выдержав, произнес лейтенант Авдеев, – он же, гад, специально эмчеэсовцев и сельчан так поставил, что они ему от нас живым щитом служат. Подозревает, что мы подошли, или перестраховывается. У него чутье, как у дикого зверя, за версту не подойдешь, чтобы не унюхал.
– А то я не понимаю, – зло ответил Батяня, – задачу, которую нам поставили, не забыл?
– Освободить заложников: дипломата, музейных работников и ребенка.
– Даже если не брать в расчет потери среди остальных гражданских, то мы все равно не сумеем выполнить задачу – освободить заложников. Он или убьет их, или сумеет уйти, оставив прикрытие.
– Майор, я все это понимаю, но что же делать? Нельзя же сидеть, сложа руки, чешутся они, понимаешь, чешутся… голову открутить…
Тяжело ощущать, что ты – вооруженный, сильный, тренированный, а ничем не можешь помочь. Возможно, именно поэтому Андрей Лавров и молчал, а возможно, причина была в другом. Вера в командира у Авдеева явно пошатнулась, и он зашептал в ухо Дугласу:
– Ваши что в таких случаях делают?
Дуглас высматривал в бинокль среди заложников своих солдат и не находил, у него еще теплилась надежда, что его людям удалось вырваться, ведь британских джипов среди разгромленного лагеря не наблюдалось.
– Вызвали бы авиацию, высадили десант.
– Так мы, считай, и есть десант. Мы уже здесь. – Авдеев потерял к Дугласу всякий интерес.
Майор Лавров опустил бинокль:
– Есть план.
По тону лейтенант понял, что Батяня почти не сомневается в успехе, глаза его загорелись. Лавров приподнял ладонь, предупреждая возможное возражение:
– Но этот план предусматривает, что ты, Авдеев, останешься здесь. И не спорь – это приказ. По-другому никак. Слушай и запоминай, все до единого слова. Повторить у меня не будет возможности.
– Товарищ майор… – вырвалось у лейтенанта, и он тут же смолк, наткнувшись на жесткий взгляд командира.
– Значит, так, принимаешь командование на себя. Берешь бойцов и…
* * *
Абу Джи Зарак обвел взглядом свое воинство. Нет, все-таки большинство его боевиков не выказывало явного недовольства. Во всяком случае, никто не изъявлял желания бросить оружие, уйти из отряда. И полевой командир понял, что вновь овладел ситуацией. Фраза о том, что он позаботится о малолетнем русском мусульманине, возымела действие. Она целиком вписывалась в законы шариата. Главарь талибов вновь почувствовал себя уверенно.
– Правосудие сейчас свершится. Берите камни! – набрав полные легкие воздуха, прокричал Абу Джи Зарак.
И жители горного поселка, и пленники миссии МЧС замерли… Но стволы автоматов, нацеленные на них, красноречиво свидетельствовали, что дискуссии по этому вопросу не предвидится. Каждому, кто решится противостоять приказу, уготована пуля. Сперва мужчины-афганцы, а затем и женщины принялись поднимать с земли острые скальные обломки.
Абу Джи Зарак не стал настаивать, чтобы дети брали камни.
– Я не хочу! – вырвался из группы пленников МЧС истерический голос Бортоховой. – Я не стану убивать своих.
– Разберись с этой женщиной, – тихо приказал главарь талибов одному из людей своей охраны.
Здоровяк с курчавой бородой тут же вложил острый каменный обломок в ладонь Бортоховой и выразительно посмотрел медику миссии в глаза, мол, если не бросишь, сама окажешься на дне оврага с заложниками-дипломатами. Ольга тихо охнула и послушно сжала пальцы, зашептала, обращаясь к своим соотечественникам:
– Я брошу мимо, я не буду убивать.
Ее никто не слушал. У каждого были свои проблемы. Сотрудникам миссии никто больше не приказывал словами, но стволы автоматов говорили красноречивее. Люди один за другим нагибались, не дожидаясь приказа, поднимали камни. У каждого есть свой предел прочности, и каждый из них тешил себя иллюзорной надеждой, что его камень пролетит мимо жертвы. Сколько подобных сценариев уже разыгрывалось во всемирной истории. И ни разу подневольному не удалось переиграть агрессора.
