Вспоминая о ней под стук вагонных колес и гудки маневровых тепловозов, снующих по железнодорожным путям, я неожиданно подумал о ее муже. До сих пор моя дурища вела себя так, будто его не существует вовсе. Даже мое присутствие в ее спальне не воспринималось как намек на адюльтер – создавалось впечатление, что их брак имеет чисто коммерческую основу и личная жизнь супругов протекает обособленно. Впрочем, меня это не касалось. Даже если бы это было так, я под угрозой увольнения не согласился бы жить в апартаментах Светланы и являться на палубу ее «авианосца» по первому зову.
Бесконечно долгая ночь, такая же бесконечная, как бесконечно долгая жизнь, подошла к концу. Кажется, вчера должен был состояться конец света, но по независящим от нас причинам он был отменен. Что ж, уж коли не удалось низринуться в бездну вместе, придется пропадать поодиночке. «Если же скажут тебе: „Куда нам идти?“, то скажи им: так говорит Господь: кто о б р е ч е н на смерть, иди на смерть, и кто под меч, – под меч; и кто на голод, – на голод; и кто в плен, – в плен». Строки из библии всплывали в моей памяти сами собой, словно готовые ответы, являющиеся из инобытия, из той божественной пустоты, которую мы именуем Богом.
Я не знал, чего хочет от меня эта божественная пустота, но чувствовал себя целиком в ее власти. Возможно, библейскими речениями говорило со мной мое будущее, возможно, меня пытался предупредить о чем-то мой внутренний голос, звучащий особенно отчетливо в самые судьбоносные моменты жизни, но я не умел правильно истолковать его красноречивые умолчания, его немой крик и лишь смутно ощущал приближение каких-то грозных перемен. Все наши проблемы проистекают из того, что мы не умеем обращаться со временем. Поэтому, наверное, ждать и догонять – наше проклятие и вечный удел. Если бы я мог по тонкой паутинке времени подняться до высот ясновидения, узнать, какие испытания мне уготованы, а затем вернуться обратно, в настоящее, мне удалось бы избежать многих опасностей и бед. Но перед лицом этого непрерывного секундопада, застилающего сплошной пеленой дождя будущее, я был бессилен.
Измотаный бессонницей, уставший от чего-то непосильного в себе – наверное, это было гнетущее сознание невозможности раз и навсегда покончить со всеми своими затруднениями простым и доступным способом, – я приплелся к православному храму, в котором служил мой друг протоиерей Игнатий. Какой-то монашек, подметавший паперть, подсказал мне, как его найти. Несмотря на ранний час, все священнослужители, включая и протоиерея, были на месте – каждый при своем деле. Я отозвал Игнатия в сторону и, предупредив заранее, что не отниму много времени, в общих чертах обрисовал ему ситуацию, в которой оказался.
– Короче говоря, с женой я в ссоре, ночевать мне негде, – подвел неутешительный итог своих ночных похождений я. Странно, до тех пор, пока эта фраза не была произнесена вслух, казалось, что она имеет обратную силу, но стоило мне озвучить ее, как все случившееся со мной обрело непреложность факта. Уверен, что подобное потрясение испытала и моя жена: она наверняка известила о наших семейных неурядицах тещу и та уже упаковала чемоданы, чтобы по первому зову своей дочери примчаться к ней.
– Все образуется, не переживай, – сказал Игнатий. И по своему обычаю ввернул в разговор цитату из Священного Писания: «Лукаво сердце ч е л о в е ч е с к о е более всего и крайне испорчено; кто узнает его»? Может, оно и к лучшему, что вы разошлись. Отдохнете друг от друга, а потом опять сойдетесь.
– У тебя некоторое время можно перекантоваться? – спросил я.
Идти к Стасу, своему школьному другу, я не мог: он ютился с женой и маленьким ребенком в однокомнатной «хрущевке», а снять квартиру или комнату по объявлению до наступления ночи было нереально.
– Отведу я тебе келью, – улыбнулся Игнатий. – Для замаливания грехов.
Он подозвал служку, взял у него ключ и проводил меня в пристрой, где проживала братия. Идя за протоиереем, я невольно обратил внимание на его могучую фигуру, богатырский разворот плеч. Игнатий не был аскетом: большая семья, трое детей, которых он поднимал на ноги, свидетельствовали о том, что ему не чужды земные радости.
– Можешь уходить и приходить, когда захочешь, – сказал он. – А сейчас извини. Вчера у нас произошел совершенно дикий случай: какой-то майор ворвался в церковь и полоснул себя ножом по горлу. Скончался на месте от потери крови. Говорят, психическое расстройство... Сейчас у нас работает следственная бригада, снимают показания свидетелей.
«Еще один свихнулся от безнадеги, – подумал я. – А может, свихнулись мы, коль до сих пор живы?» Смерть майора поразила меня. Почему он решил сделать это именно в церкви? В надежде, что жест отчаяния будет непременно замечен, а глас вопиющего в пустыне услышан?
После уходя Игнатия я лег на узкую монашескую кровать, чем-то напоминавшую армейскую, и попытался заснуть. Но безымянный майор неотступно стоял у меня перед глазами. Будет ли вменен ему в вину грех самоубийства и присоединится ли он к стенающему легиону мученников, населяющих так называемую геенну огненную? Меня всегда интересовали критерии отбора праведников и грешников, которые предстанут перед Богом на Страшном суде. Что есть необходимое условие для пропуска в Царство Божие, известно всем. Но нигде в Библии не говорится о достаточном. Какою мерой отмеряется нам, и не станет ли тот майор в какой-то последней вечности святым?
Келью наполнил неизвестно откуда взявшийся смрадный дым. Я встал, чтобы закрыть форточку. Строитель под окном, как черт в замызганной спецовке, разогревал на костре смолу. По-видимому, Игнатий нашел деньги на ремонт храма и теперь силами подрядчиков осуществлял свое благое дело. Я завидовал ему белой завистью: у него во всех вопросах наблюдалась предельная ясность, цельность и чистота устремлений, то есть именно то, чего мне всегда так не хватало.
Во дворе кто-то неистово заматерился. Я невольно прислушался. Смысл перепалки сводился к тому, что на соседнем объекте не хватает людей: туда уже переброшены три панелевоза, на доме закончено сооружение ростверка и полным ходом идет строительство цокольного этажа, а кое-кто, не будем называть фамилии, здесь х...груши околачивает.
– Это я-то?
– Это ты-то и такие же, как ты!
Вскоре все стихло. Я на всякий случай выглянул в окно. Вокруг костра не было ни души, смола кипятилась автономно. Наверное, так выглядел бы ад, если бы черти в нем были русскими...
Я посмотрел на часы (наверное, эту привычку следует отнести к разряду вредных): до начала моей смены оставалось около часа, до выборов в Государственную думу чуть меньше полугода, до президентских выборов – почти год. Но я не чувствовал причастности к делам своей страны. Наверное, потому, что я был в ней в какой-то степени лишним. Все мы в нашей стране немного посторонние. От лишних людей – к лишней стране. Такова общая тенденция нашего движения по пути демократизации и экономических преобразований. К сожалению, иных подвижек я не видел, хотя почему-то еще верил в великое будущее России. Да, Россия всегда ходила по краю пропасти. Но она больше, чем любая пропасть, ни одна бездна не способна ее поглотить...
