– Встретимся после ужина, – кивнул я Даше.
– Вы не составите нам компанию в преф? – поинтересовался Эрнст. – Ваш друг уже дал свое согласие.
– С удовольствием. А кто четвертый?
– Главврач кумысолечебницы. Он едет в Азию распространять свой опыт.
– Любопытно. В Азию со своим кумысом.
– Вот именно что со своим. Он вам еще не предлагал? Значит, предложит.
Меню ужина действительно состояло из блюд, перечисленных писателем. Он упустил лишь печенье альбертовское и кюммелькухен шоколадный. Отведав всего понемножку, мы с Игнатием уселись у стола по диагонали – с таким расчетом, чтобы наши партнеры по преферансу – Эрнст и главврач кумысолечебницы – расположились подобным же образом. Последним, кстати, оказался веселый и коммуникабельный «агент» ФСБ, тут же предложивший нам вкусить всю прелесть чудодейственного напитка, который он предусмотрительно взял с собой.
– Под влиянием кумыса, да будет вам известно, мужская сила приумножается. Никакой «Виагры» не надо.
Мы горячо поблагодарили его за столь заманчивое предложение и пообещали прибегнуть к испытанному средству как-нибудь в другой раз.
– Вы когда-нибудь занимались любовью на борту воздушного судна? – спросил главврач с ленинским прищуром.
– Нет, – ответил за всех Эрнст.
– Обязательно займетесь. Если выпьете стаканчик кумыса, – сказал он убежденно и раздал карты.
Я взглянул поверх карточного веера на Дашу, которая, кажется, готовилась ко сну в другом конце салона, и сосредоточился на игре.
– А что нужно сделать, чтобы нейтрализовать действие вашего снадобья? – спросил Эрнст.
– Ничего. Все пройдет само собой.
– Само собой?
– Лучшее средство от любви – бег в противогазе, – по-армейски пошутил Игнатий и сделал ход. По-видимому, служа в морской пехоте, он играл не только в преферанс и не только на интерес.
– А я, пожалуй, выпью, – решился наконец Эрнст. – Налейте.
Действие кумыса сказалось буквально через полчаса: писатель сделался необыкновенно оживлен и разговорчив, причем на строго определенную тему. Возможно, на него так подействовало появление Даши, которая решила повременить со сном и чуть позже присоединилась к нашей компании.
– Представляете, в моем последнем романе, – без умолку трещал он, – допущена опечатка, которую заложил я сам, собственноручно. Вместо того чтобы написать: «Альбина спала, нахмурив чуткий лобик», я уверенной рукой вывел – «лобок».
– Эрнст, ты опять пошлишь, – выговорила ему Даша, не удержавшись, впрочем, от улыбки.
– Все, заканчиваю. Еще один маленький штрих. Как-то ехал я в купе с одним настоящим полковником. Он оказался заядлым коллекционером, но очень специфическим коллекционером. У каждой женщины, с которой переспал этот бравый вояка, он брал волосок. С того самого места, которое имела привычку нахмуривать Альбина...
Даша в отместку вырвала у него карты и разбросала их по столу, прервав тем самым нашу едва начавшуюся игру.
– Вот вам за то, что не умеете вести себя в дамском обществе, – запальчиво проговорила она.
– Полковник складывал их в медальон, который повсюду таскал с собой, – продолжал Эрнст, на всякий пожарный защищаясь от воинственно настроенной Даши локтем. – Теперь полковнику никто не пишет. Он пьет кумыс и сочиняет мемуары...
Все закончилось шумной возней и символическим избиением художника слова. Мы смеялись так громко, что на нас стали со всех сторон цикать недовольные пассажиры; оказалось, уже глубокая ночь, и все, как это ни странно, спят.
– Дорогие соотечественники, – обратился к нам главврач шепотом. – Прежде чем погрузиться в праведный сон, позвольте предложить вам честный обмен. Дело в том, что я собирался в дорогу второпях и не взял с собой денег на карманные расходы.
Мы слушали его внимательно, не перебивая, но без особого энтуазиазма – именно так, как обычно выслушивают просьбы дать взаймы воспитанные люди.
– Я хочу устроить небольшой аукцион и распродать с молотка свою небольшую денежную коллекцию. Итак, у нас на кону пенсы острова Мэн, гульден Данцига и несколько португальских эскудо.
Испытывая некоторую неловкость, мы раскупили почти все экземпляры его коллекции по доллару за штуку.
– А теперь... – главврач сделал интригующую паузу, – главный лот. Монета из сплава золота, серебра и бронзы «Мир чадам Авраамовым». Как, по-вашему, сколько она стоит?
Бутафорский аукцион постепенно превращался в настоящий торг, а это не входило в планы никого из присутствующих.
– Вещь недешевая. Оставьте ее лучше себе, – сказал Игнатий.
– Я бы купил, но сам на мели, – развел руками Эрнст.
– Где вы нашли это чудо? – заинтересовалась Даша, рассматривая монету.
– Это старая история, – уклонился от ответа главврач.
– Это было в то лето, когда скотник Герасим повесился в своем хлеву, Марфа-ключница продала икону, а кривой Игнат зарезал поросенка Борьку...
Эрнст был неплохим стилистом. Писатель, инженер человеческих душ, ежик в тумане...
– Ну что ж, если желающих нет... – сник главврач. – Да и поздно уже. Досидели до первых петухов.
– Где-то трубно замычала корова, в ответ встревоженно залаяла собака, – подхватил Эрнст.
– Пойдемте-ка лучше покурим перед сном, – вздохнул глава кумысолечебницы.
Никто не откликнулся на его призыв; теперь ему было над чем подумать в одиночестве, выбирая между двумя крайностями – кумысом и сигаретами.
Прежде чем погрузиться в беспокойную дрему, сидя в креслах самолета, мы с Игнатием немного поговорили. Нет, не о деле. Скорее, о вопросах отвлеченных – дело ассоциировалось у нас с долгом, самоотдачей, риском, а думать сейчас об этом не хотелось.
– Что ищет христианин в колыбели буддизма? – вопрошал Игнатий.
– Говорят, море у древних греков было не голубым, а фиалковым. Голубого луча в солнечном спектре они не видели. Может, и христиане чего-то не видят? – наивно предположил я.
* * *
Утром кто-то из пассажиров обнаружил главврача в туалете мертвым. Подлетая к Катманду, мы имели на борту один труп. И хотя при визуальном осмотре в присутствии понятых командир корабля следов насильственной смерти не обнаружил, у меня сложилось впечатление, что это убийство.
Был ли он сотрудником ФСБ? Не знаю. Но кому-то главврач сильно мешал – настолько сильно, что от него решили избавиться самым радикальным способом. Кто? На этот счет у меня тоже не было никаких предположений. Оставалось лишь, сделав необходимые выводы, утроить бдительность; сознание своей смертности дисциплинирует, помогает преодолеть созерцательность, заставляет действовать решительно и энергично. Смерть ужимает все сроки, поэтому надо торопиться.
