Перед заходом солнца к пленникам, запертым в панкратионе, присоединились заложники, взятые в отеле, и несколько уцелевших монахов в рваной одежде, с синяками и в кровоподтеках. По-видимому, они пытались оказать сопротивление, но силы были слишком неравные. Среди нас не было только сая, настоятеля монастыря, которого, по словам очевидцев, террористы подвергли пыткам в пагоде.
На вопросы заложников, как долго их собираются продержать в клетке и какие выдвигаются требования, бандиты отвечали коротко: сколько надо, столько и продержат, а насчет всего остального их оповестят дополнительно. Вели они себя не слишком агрессивно, но при случае давали понять: замочить десяток-другой смутьянов им ничего не стоит.
Расталкивая тесно сгрудившихся людей, я пробился к Игнатию, которого в числе других привели из отеля.
– Пойдем. Нам нужно держаться вместе, поближе к выходу, – сказал я ему.
– Что происходит? – спросил Игнатий.
– Передел собственности. Им не понравилось, что их ставленник не пробился в финал.
Я не стал добавлять, что именно на их ставленника я возлагаю особые надежды – нас могли услышать.
Убедившись, что намерения террористов серьезны, заложники стали устраиваться в клетке на ночлег. Места было мало, поэтому люди сидели скученно, прямо на опилках. Самые удачливые прислонились спиной к ограждению. Тем же, кому притулиться и вытянуть ноги было негде, пришлось стоять посреди панкратиона. В туалет выводили по двое, невзирая на пол, возраст и степень состоятельности, и вынуждая справлять естественные надобности под неусыпным оком охранника. Спать можно было только посменно. Все это напоминало мне кондовую российскую тюрягу, в которой на каждого человека приходится по полнасеста. Благо над головой у нас было открытое небо.
Даша не отходила от меня ни на шаг. Одетая в бикини-топлес, она дрожала от холода. Мне пришлось снять с себя куртку с эмблемой РХБЗ, чтобы укрыть ее.
– Что с нами будет? – поднимая ко мне свое заплаканное личико (при лунном свете оно напоминало покрытое росой зеркало), испуганно лепетала она.
– Ничего плохого с нами не случится, – успокаивал я ее, хотя вовсе не был уверен в этом.
Ближе к полуночи подтвердились мои худшие опасения. Террористы выставили условие: до тех пор, пока им не сообщат о местонахождении казны (очевидно, они имели в виду деньги, предназначенные для выплаты премиальных и сборы от предыдущих поединков), они будут расстреливать через каждые два часа по пять человек. О воде и пище лучше забыть вообще. Отобрав из толпы пятерых монахов, они увели их в монастырь, откуда тотчас раздались выстрелы. Вскоре стрельба стихла. Мы получили двухчасовую передышку.
– Надо что-то делать, – сказал Игнатий. – Негоже ждать, когда нас всех перебьют здесь, как куропаток.
– Надо. А что?
Свой вопрос я адресовал скорее Спокойному, который также находился рядом. Поразительно, но практически все оставшиеся участники боев без правил сгруппировались вокруг нас – Железная Ладонь, Самурайский Меч, Гремучая Змея – все были здесь, словно ожидая приказа к выступлению.
– Наверху пулеметчик, – сказал он, как бы давая понять, что противопоставить бандитам нечего.
– Еще двое на выходе из клетки. Итого их трое, – сказал Игнатий.
– И все они вооружены до зубов, – плаксиво проговорила Даша. Она уже перестала мерзнуть, но никак не могла справиться со своим страхом.
– Меня изнасилуют? – вдруг спросила она.
– Всех изнасилуют, если ты не перестанешь скулить, – резко ответил я, чтобы хоть как-то привести ее в чувство. Даша удивленно посмотрела на меня, уткнулась лицом в согнутые колени и притихла. Разумеется, я тотчас пожалел о сказанном.
– Можно поймать их на пересменке, когда они придут за новой расстрельной партией, – предложил Игнатий.
– Вы пробовали когда-нибудь совершить глупость? – спросил Спокойный. – И не пытайтесь. Глупости совершаются сами.
По всей вероятности, общение с нами пошло ему на пользу – несмотря на сильный польский акцент, по-русски он говорил правильно.
– Если перемахнуть через забор и одновременно напасть на часовых...
Я не закончил свою мысль.
– Ничего не выйдет, – отмахнулся Спокойный. Только сейчас я заметил, что он уже немолод – морщины, изрезавшие его лицо, обозначились отчетливее.
– Но ведь кто-то должен знать, где хранятся деньги, – подала голос Даша.
Действительно, неужели никому не известно о местонахождении казны? Я так и не сумел вытянуть из Миледи эту тайну.
– По-видимому, учитель не сказал им ничего, – предположил Игнатий. – Даже под пытками.
– Наверное, он уже мертв, – сказал Спокойный.
– Да. Иначе бы они не взялись за нас, – согласился я.
– В живых они не оставят никого. Даже если получат деньги, – убежденно произнес Спокойный.
– Почему вы так уверены? – вновь затрепетала Даша.
– Здесь собрались могущественные люди. Они будут мстить. Террористы хорошо понимают это.
– Неужели нет никакого выхода? – едва не плача, спросила она.
– Наверное, есть...
Сказав это, Спокойный надолго замолчал.
– Я хочу в туалет, – пропищала Даша.
– А это мысль, – одобрительно заметил Игнатий. – Пусть сходит сначала она, а потом попросимся мы с тобой.
Но на просьбу Даши выпустить ее из клетки охранник ответил издевательским смехом.
– Только через минет, – сказал он. – Не хочешь – ходи под себя.
Даша испуганно забилась в самую гущу толпы.
– Лучше я потерплю, – сказала она, пробравшись к нам.
– Я согласна, – раздался хорошо знакомый мне голос. Принадлежал он Светлане.
– Никаких туалетов до утра. Приказ командира, – усмехнулся бандит, явно ее заприметивший. – Но тебе, голуба, я готов сделать исключение...
Ровно через два часа, как по секундомеру, в колизей пришла дежурная смена из трех террористов. Они вскрыли панкратион, отобрали еще пятерых монахов (в клетке остался всего один) и передали их тройке, которая охраняла нас до полуночи. Несчастные были уведены в монастырь, где разделили участь своих собратьев.
– Скоро примутся и за нас, – сказал Спокойный, по-прежнему сохранявший завидное самообладание.
– Вы как хотите, а я лезу через ограждение. Хоть одного придушу, – твердо сказал Игнатий.
– Стой, – рука Спокойного легла на его плечо. – Не торопись. Скоро они за нами придут.
– Ты предлагаешь...
– Нас как раз пятеро. Ты останешься с Дашей. Что бы ни случилось.
Пожалуй, в этом что-то было, какое-то рациональное зерно. Игнатий, не вполне оправившийся после схватки со львом, стал бы слишком легкой добычей для террористов, тогда как мастера восточных единоборств, вместе и по отдельности, представляли собой грозную силу.
