– Как дела, госпожа главный редактор? Муки выбора?
– Нет, господин издатель, выбор сделан, туалеты
отправлены в отель. Сейчас собираюсь перекусить. Информация исчерпывающая?
– Абсолютно! Но где ты находишься?
– Как где? Разумеется, на Елисейских полях.
– Я прошу тебя быть не позднее четырех. Рейли сам
приедет в отель. К пяти.
– Отлично. Буду.
Я вдруг почувствовала, что если не съем немедленно хоть
что-то, просто упаду в обморок. И я зашла в первое попавшееся кафе. Мне было
уже не до гурманства.
Через полчаса, счастливая и довольная, я пила кофе с
потрясающим черничным суфле. Вполне могу не спешить. Хорошо!
И вдруг я ощутила какое-то странное волнение. Я подумала, с
чего бы это? Прислушалась к себе и поняла с пугающей отчетливостью: у меня
внутри живет любовь, нерастраченная, никому, по сути, ненужная. Она то
сжимается, как пружина, но вдруг может разжаться… Однажды несколько лет назад я
впервые вдруг осознала, что способна на большую любовь, и буквально через два
часа встретила Родиона. Я помню это ощущение… помню весь тот день… Я посмотрела
тогда в глаза совсем незнакомому мужчине и ощутила боль – это разжалась
пружина… А сейчас это к чему? К встрече с Рейли? Мне стало интересно. Я махнула
гарсону, пусть подаст счет. В этот момент в кафе вошли мужчина и женщина. Он
снял плащ, а женщина села за столик, не снимая толстого твидового жакета. Я
чуть не закричала. Это был Степан Петрович. Он меня не видел. Я ощутила резкую
боль под ложечкой – это разжалась пружина.
Женщина с ним была его женой, я узнала ее по фотографии.
Гарсон принес счет. Я медлила. Я не знала, как мне быть. Обнаружить себя? Или
постараться уйти незамеченной? Хотя почему? Между нами ведь ничего нет и не
было… И не будет! Вот в чем ужас. Не будет, потому что он боится меня. Или
себя? А это не важно. Важно, что боится.
– Мадам готова заплатить? – спросил гарсон.
– Пожалуй, нет, мадам хочет еще черничного
суфле! – неожиданно для самой себя сказала я.
– Мадам понравилось?
– О, очень!
– У мадам отличный вкус!
И в этот момент Степан меня увидел. На лице его отразилось
изумление, а потом… Восторг. Он что-то сказал жене и вскочил. Шагнул к моему
столику:
– Вот так встреча!
– Добрый день, Степан Петрович!
– Какими судьбами?
– Командировка.
– Боже мой, как я рад… Мне пришлось тогда улететь…
– Вернее, унести ноги, да?
– Ты поняла?
– Это не так сложно, подумаешь, бином Ньютона.
– Ты обиделась?
– С чего бы это? Кстати, мы на брудершафт не пили.
– Обиделась… Попробуй меня понять…
– Я вас поняла, не обиделась, но продолжать эти игры не
намерена.
Гарсон поставил передо мной ненужное уже суфле. Я машинально
ковырнула его ложкой. Степан топтался возле столика. Я не приглашала его сесть,
сам он сесть не решался, и отойти, видимо, не было сил.
– Стефано! – окликнула его жена.
– Прости меня, если сможешь.
– Нет, не могу! – вырвалось у меня. Я чувствовала,
что вот-вот разревусь. Я вытащила деньги, швырнула на стол и выскочила из кафе.
Но пружина уже разжалась.
Кевин Рейли оказался и вправду очень красивым мужчиной, лет
тридцати пяти, с виду типичным американцем – белозубым, улыбчивым, загорелым, с
синими яркими глазами, чем-то он напомнил мне кумира моей мамы, Дина Рида. Его
агент, пожилой француз, был весьма любезным, но неуступчивым. И все-таки мы их
победили. Я старалась вовсю, Анна Григорьевна была тверда, у Игоря в глазах
сверкали искры азарта, Рейли был воодушевлен разгоревшимся торгом, но в конце
концов обе стороны остались вроде бы довольны друг другом. Мсье Леблан вызвал
по телефону девушку из русских эмигрантов, которая будет представлять интересы Рейли
в России. Девушка оказалась некрасивой, похожей на пародийный образ
училки-старой девы, но с гонором и каким-то, я бы сказала, генетическим
презрением ко всему, что связано с ее исторической родиной, а именно с Россией.
– Игорь, она нам всю обедню испортит, – шепнула я
после пятиминутного разговора с ней.
– Ерунда! Ничего она не испортит. Он пребывал в
эйфории.
– Анна Григорьевна, отойдем в дамскую комнату, –
тихонько взмолилась я.
– Разумеется.
Мы извинились и вышли.
– Анна Григорьевна, надо что-то делать, эта щучка
вымотает нам все нервы.
– Вы думаете?
– Мне вообще кажется, что все слишком гладко прошло, а
этот Леблан тот еще жук. Полагаю, что кто-то из наших конкурентов пронюхал про
Рейли и уже закинул удочку, а этот жук сейчас сдерет с нас деньги, она будет
затягивать издание, мы нарушим сроки и вмажемся в неустойку, а они еще разок
продадут права.
– Они вписали в договор право представителя браковать
оформление…
– И вмешиваться в перевод… С такими полномочиями они
нас без ножа зарежут.
– В самом деле… Тем более что девица уж очень мерзкая.
А вы молодчина. Я как-то расслабилась. Париж, что ли, так действует или обаяние
автора. Каков красавец, вы не находите?
– Не люблю красавцев.
– А я, грешным делом, обожаю! Не волнуйтесь, я знаю,
что делать.
Мы вернулись за стол, и Анна Григорьевна стала снова
просматривать проект договора.
Девица, которую звали Зинаида Голицын, именно так она
представилась, пила вино.
– Зинаида, – обратилась я к ней
по-французски, – скажите, вы давно были в России?
– В России? Я вообще там не была. И не поехала бы, если
бы не работа.
– А когда вы собираетесь в Москву?
– Думаю, в апреле. Раньше мне там делать, собственно,
нечего.
– А если книга будет готова раньше?
– Но существует же компьютерная связь.
– Безусловно. Однако я не уверена, что вы в состоянии
адекватно оценить перевод…
– Почему это? – взвилась она.
– Потому что вы живете вне языковой стихии. Язык все
время меняется, живет своей жизнью, книга в высшей степени современная, там
необходимо употребление современных жаргонизмов, сленга, что вы об этом знаете?
Кроме того, разумеется, в России есть еще заметное отставание от европейского
стиля в оформлении, но что хорошо для России, что улетит мгновенно, в Европе
просто могут не понять. Но вам в данном случае важно, чтобы книга именно хорошо
продалась, это главное. А мы все-таки лучше знаем нашу аудиторию.
