Карина оторвалась от трубочки и махнула рукой:
– А, они там. Остались на берегу каких-то местных бомжей уму-разуму поучить.
Хрякин нахмурился:
– Что за бомжи?
Карина пожала роскошными плечами:
– Откуда я знаю? Русские какие-то. К нам с Маринкой пристали. Ну я и попросила наших пацанов немножко их проучить.
Хрякин не то чтобы встревожился, но немного напрягся.
– Эти пацаны, между прочим, в прошлом боевые офицеры. Не тебе чета, блоха гламурная. Но я все-таки не понял, кого они должны проучить – местных или русских? И откуда здесь бомжи?
Щелчком пальцев Хрякин подозвал Спирю.
– Быстро наведи справки и разберись, где наши гориллы. Чтобы через пять минут оба были здесь!
Но «через пять минут» не получилось. Так же как и через десять, и через двадцать. Только по прошествии получаса Спиря, наконец, снова показался на верхней палубе и шепотом сообщил боссу интересующие его сведения.
Хрякин со злостью запустил недопитым стаканом в море. Потом обернулся к барышням:
– Так, эти придурки угодили в полицию. Причем за драку с этой самой полицией! Только этого не хватало. – Он сурово уставился на Карину. – А ну, колись, мочалка, это ведь ты их в драку втравила! Я твою подлую натуру знаю!
Карина в растерянности отставила бокал.
– Ну, я не знаю… Мы, типа, шли, а они, в натуре…
Лицо Хрякина исказила страдальческая гримаса.
– Сколько раз тебе долбить, кошелка базарная, что приличные люди так не говорят! Вместо «типа» надо говорить «как бы». И не «в натуре», а «на самом деле». Ты хоть иногда слушай, как артисты и режиссеры всякие говорят. Учись, дура, глядишь, за умную сойдешь. А то как рот раскроешь, так из тебя одесским Привозом за версту прет. И начни, наконец, твердо выговаривать букву «Г». Ты же не Брежнев и не Подгорный. Я же вот выучился. Вопросы есть?
Карина надулась.
– Есть. Кто такой Подгорный? Ты меня под него еще не подкладывал.
Хрякин от огорчения только грязно выругался:
– Тьфу! Иди в задницу!
Но вопреки предложению развернулся и ушел сам.
* * *
В темной и сырой камере было хорошо – прохладно. А в здешнем климате это уже немало. Заключенных было пятеро. В углу беспробудно спал какой-то знойный мачо, четверо других – двое спецназовцев и крепыши Колян с Толяном – сидели в противоположном углу, почесывали места ушибов и неторопливо трепались.
– А ты, похоже, когда-то погоны носил, – обратился Поручик к старшему из крепышей, Толяну.
Тот потянулся так, что хрустнули суставы, и признался.
– Было дело, мы с Коляном вместе службу тащили.
– Десантура? – предположил Марконя.
– Не, разведбат морской пехоты, – лениво протянул Толян. – Я ротным был, Колян – взводным. А ты где так махаться научился? Мы с Коляном вроде не сопливые пацаны, бывало, вдвоем десятерых гоняли. А тут нарвались.
Поручик переглянулся с Марконей. Тот молча кивнул – ладно, мол, колись.
– Банно-прачечный спецназ, – пошутил Поручик.
– Почему банно-прачечный? – удивились крепыши.
– Потому что «БП». Вообще-то мы боевые пловцы специального назначения.
Толян и Колян с пониманием покачали головами. Марконя продолжал пребывать в некотором недоумении.
– Я только не понял, с чего это все полицейские на меня, как собаки злые, накинулись?
Толян усмехнулся:
– А ты бы что хотел? В таком кепарике разгуливать – не каждому ума хватит.
– Опять не понял, – Марконя принялся изучать рисунок и надпись на своем легком картузе.
Рисунок был простеньким – черный профиль в фуражке, перечеркнутый красной линией, и четыре буквы. Если читать по-русски, то получалось «АСАВ», а по английски – «АКАБ».
– Ну и что? – не унимался капитан-лейтенант.
– Так это же как у нас, к примеру, «СЛОН» – Смерть Легавым От Ножа, или «ЗЛО» – За все Легавым Отомщу, – пояснил Толян. – Движение это такое, международное, против полиции. Читается как «Олл Копс Ар Бастардс». То есть: «Все полицейские – ублюдки». Ты не знал, что ли?
– Откуда? – в отчаянии воскликнул Марконя. – Мы полгода из-под воды не вылезаем. Вчера вот только на сушу выбрались, оторвались маленько. И на тебе!
– А откуда у тебя эта тюбетейка? – в свою очередь поинтересовался Колян. – Они вроде в магазинах не продаются.
Марконя махнул рукой от досады.
– Да мы с Поручиком утром пару знойных мулаток подцепили. Выпили-посидели. Потом то да се. Ну, моя на прощание мне и презентовала. На память. Пусть не сомневается, я ей, стерве, в жизни это не забуду! А если поймаю…
Он не успел сообщить, что бы он сделал с коварной мулаткой. Дверь в камеру открылась, и вошел офицер полиции. Выглядел он грозно. Выражение суровости на его лице подчеркивал приличных размеров лиловый синяк под левым глазом. В авторстве этого украшения отчетливо просматривался кулак Поручика.
Офицер громко назвал фамилии Толяна и Коляна. Фамилии он, конечно, переврал, но те поняли, поднялись, попрощались с сокамерниками и направились на выход.
– Ну вот, хозяин о нас вспомнил. Может, передать что на волю? – спросил на прощание Толян.
– Не нужно. Тот, кому надо, нас и под землей разыщет, – вздохнул Марконя.
На том и расстались.
* * *
А еще через час пришли и за спецназовцами. Все тот же офицер с фонарем под глазом снова распахнул дверь камеры.
– Обед! – угрожающе прорычал он. – Выходите!
– Ну вот, и до нас добрались.
Поручик, а за ним и Марконя встали и не спеша, разминая ноги, пошли на обед. Мачо в углу тоже проснулся и нетвердым шагом двинулся следом, но дверь камеры захлопнулась перед его носом. Видимо, его к столу не приглашали. Или, что скорее, спецназовцев приглашали не к столу.
– Как думаешь, чем нас будут угощать? – задал риторический вопрос Голицын.
– Скорее всего, дубиналом, – предположил Марконя. – Возможно, на горячее будут отбивные в дверях.
Их провели в комнату в конце коридора. На застенок для пыток и казней помещение нисколько не походило. Скорее, это был кабинет начальника. Больше всего удивил накрытый стол в центре комнаты. Неужели и правда привели в столовку? Вот только ни в одной столовке так не угощают. Разве что в ресторане, и тоже не в каждом.
Марконя не смог скрыть изумления.
– Скажите, у вас в тюрьме всегда так хорошо кормят или у вас сегодня национальный праздник?
Офицер с синяком под глазом сделал широкий гостеприимный жест.
