— Я не умею.
Мать молча помогла ей. В машине повисла тяжелая пауза.
Вырулив со стоянки, мать сказала:
— Ну рассказывай!
— Что?
— Все! Я абсолютно все хочу о тебе знать!
— Ну я не знаю… Ты, наверно, не поймешь…
У нас ведь все изменилось, совсем другая жизнь…
— А как ты оказалась в Москве? И давно?
— Давно, уже двадцать лет…
Они уехали в Москву в тот же день. Элла ничего не смогла с
этим поделать. У них было два купе в абсолютно пустом вагоне. Всю дорогу дядя
Адик возмущался:
— Нет, вы можете мне это объяснить? Если вагон пустой,
где тогда билеты, спрашивается вопрос? Почему их нигде не было? Почему надо
было унижаться в обкоме, спрашивается вопрос?
— Дед, тебе не все равно? — морщилась Ия. —
Тебе же лучше — не надо стоять в очереди в сортир! Ты едешь как важная персона,
вот и радуйся!
— Как, спрашивается вопрос, я могу радоваться, что
столько народу не достало билетов, что вагон идет порожняком, а железная дорога
недосчитается прибыли! Это черт знает что!
Ия не выдержала и, схватив Эллу за руку, увела ее в соседнее
купе, где работал кондиционер, было чисто и шикарно.
— Мне лично нравится так ехать, тем более тетя Жека
надавала с собой таких вкусностей! Элка, ты можешь рассказать мне откровенно,
из-за чего такой кипеш?
— Из-за меня, — вздохнула Элла. — И из-за
Витьки.
— Так! Кто такой Витька, почему не знаю?
Элла не была уверена, что надо посвящать Ию в свои тайны,
но, с другой стороны, кто ей поможет, кроме Ии? И она, рыдая, поведала той
горько-сладкую историю своей преступной первой любви.
— Ну ни фига себе произвол! — возмутилась
Ия. — Взять человека и отправить в другой город, не спросясь, как посылку!
Варварство! Ты так его любишь?
— Ужасно!
— И он тебя ужасно?
— И он! Он даже хотел мне ребеночка заделать, чтобы нам
разрешили жениться…
— Еще не хватало! Идиот он, что ли? Но с другой
стороны… Это даже трогательно. Он, видно, совсем еще телок, хоть и отсидел в
колонии… Ну ничего, Элка, все утрясется. А может, так и лучше…
Поживешь недельку-другую в Москве, наведем на тебя столичный
лоск, познакомишься со знаменитостями, будешь делать вид, что успокоилась, что
тебе не до одесского урки, и вернешься, не дрейфь!
Главное, чтобы дед с бабкой давали правильные сводки о твоем
состоянии духа.
— А вдруг Витька обидится, что я так уехала?
— А мы ему телеграмму пошлем! Ты его адрес знаешь?
— Конечно!
— Значит, на ближайшей большой станции пойдем погуляем
и дадим телеграмму. Только текст надо составить заранее. Короткий и
впечатляющий. Он с кем живет?
— Со мной, — всхлипнула Элла.
— Я не про то, — усмехнулась Ия. — Кто у него
дома есть? Мать, отец?
— А, мать.
— Она в курсе вашего романа?
— Вроде нет.
— Тогда текст должен быть таким: «Связи срочной
необходимостью увезли Москву». Будет понятно, что не по своей воле поехала.
— А может, не надо про срочную необходимость, он еще
подумает, что на аборт…
— Верно мыслишь, Элка! Хотя, что мы напишем, не так
важно! Главное — как подписаться.
Элла — не годится. Мать сразу что-то просечет.
Значит, надо придумать подпись. Как он тебя называет?
— Элюня.
— Не пойдет. А еще как?
Элла залилась краской:
— Это нельзя…
— Ну я про постельные клички не спрашиваю.
Ну а школьная кликуха у тебя есть?
— Есть, но она дурацкая.
— Неужели Эллочка-Людоедка?
— Нет, так меня только Лирка звала, она гадина.
А одно время меня звали Эльтон, это когда мы соленые озера
по географии проходили… — смущенно проговорила Элла. — Эльтон, Баскунчак…
— А Витька твой в курсе?
— Вроде да!
— Годится, похоже на фамилию. И без признаков пола.
Здорово! «Вынужденно нахожусь в Москве тчк Ненадолго тчк Привет тчк Эльтон». И
никто ничего не разберет.
— Только бы Витька разобрал, хотя он сообразит, он
ушлый.
И с первой же большой станции они отправили телеграмму в
Одессу.
Как ни странно, после этого Элла совершенно успокоилась и
уже с удовольствием думала о московских развлечениях.
В Москве Эллу, чтобы не слишком притеснять, поселили у Ии,
которая первым делом повесила у себя в комнате портрет Вади-часовщика.
— Хорошо все-таки, что я не успела в него по-настоящему
втюриться, а то бы мучилась сейчас…
И может, стала бы ждать его из тюрьмы…
— А вдруг его еще отпустят? — предположила
Элла. — Вдруг выяснится, что он ни в чем не виноват?
— Ага, жди! Даже если не виноват, все равно посадят. У
нас отпускать ох как не любят! Хотя мне кажется, он ни в чем не виноват, с
такими глазами…
Наверное, какая-нибудь ревнивая сучка его посадила из мести.
Кстати, хороший сюжет для сценария… Баба из ревности сажает мужика, но
находится порядочный следователь, который выводит ее на чистую воду, а его дочь
влюбляется в героя…
— Да ну… — поморщилась Элла.
— Что, не нравится?
— Нет! Про что это кино будет? Про любовь?
Про милицию?
— Про любовь и про милицию!
— Ага, следователя будет играть Леонов, героя
Костолевский, ревнивую бабу Полищук, а дочку следователя…
— Элка, ну ты даешь!
— А про Вадю твоего, кстати, говорили, что он скупает
краденое!
— Кто говорил?
— Витька!
— Он откуда знает?
— Вот и я думаю — откуда… Хотя слухи разные ходят.
— Ой, Элка, а вдруг они в одном деле замешаны?
Элла смертельно побледнела.
— Ты хочешь сказать, что Вадя Витьку сдаст?
— Да боже сохрани! Знаешь, давай лучше снимем этот
портрет. Ну его на фиг! На нехорошие мысли наводит. Все ерунда! Витька твой у
бабки и наверняка завязал, даже если что и было! Он же не дурак, смолоду жизнь
себе портить, тем более жениться хочет на тебе. Он когда вернуться должен был?
И зачем вообще в этот Овидиополь поехал?
