Надо запечатлеть такого красавца. Кот замер, как будто
понял, что его будут фотографировать, а потом направился к очкастой девице и
вспрыгнул на диванчик рядом с нею. И тут раздался такой вопль, что все
повскакали с мест. Девица буквально билась в истерике. Это она кота так
испугалась? Вот ненормальная! К ней уже спешил мужчина в фартуке, примчалась
официантка и унесла кота. Мужчина объяснялся с очкастой. Она швырнула на столик
деньги и, подхватив свои бумаги, вылетела вон.
Мужчина что-то громко сказал по-немецки, и все посетители
рассмеялись. Элле было жалко, что она не поняла его слов. Наверное, он как-то
солоно пошутил по поводу истерички… А вот и мой гуляш, с удовольствием подумала
Элла. Едва она отпила глоток вина, как к ней вдруг подошел мужчина, тот,
среднеевропейского типа, и что-то спросил по-немецки. Она подняла глаза,
улыбнулась, развела руками: не понимаю, мол. Но вдруг больно сдавило сердце.
Она еще ничего не успела осознать…
— Элюня, ты меня не узнаешь?
— Витька! Витечка! Откуда ты?
— Господи, Элюня, ты совсем не изменилась!
Дай я хоть обниму тебя!
А он изменился, ах как он изменился! Он был совсем взрослый
и какой-то высохший, тощий.
Похож на алкаша в завязке, мелькнуло почему-то в голове у
Эллы.
— Что, постарел? — усмехнулся он, видимо поняв ее
мысли.
— Нет, просто похудел очень.
— А ты цветешь… Красивая… Господи, Элюня, вот где Бог
привел встретиться!
Он сел напротив:
— Элюня, Элюня, как же я рад тебя видеть!
— И я, — пробормотала Элла. Она была слишком
растеряна, чтобы просто радоваться.
— Скажи, ты что в Вене делаешь?
— Я приехала.., к матери…
— Она теперь тут живет?
— Да.
— А моя мать умерла.
— Я знаю. Бабушка тоже умерла, и китобой, и папа… А ты
что тут делаешь?
— Живу, я тут живу. Уже шестой год… Я искал тебя,
Элюня, но не нашел… Ты не отвечала на мои письма, я уж черт знает что думал, я
не знал, что тебя в Москву насовсем увезли.., думал, так… на время. Я ведь
тогда к тебе в Москву ехал, когда меня взяли…
— Я знаю. Я не могла тогда ничего.., я в больнице
лежала, у меня внематочная была и осложнения… А писем я не получала.
— Элюня, ты ешь… — грустно улыбнулся он. — Гуляш
здесь вкусный.
— Витька, как странно, что все тут оказались…
В Вене… И мама, и ты.., из прошлого…
Он взял ее руку. Поцеловал каждый пальчик — А мое кольцо не
носишь?
— Нет. Ворованное добро впрок не идет. Его украли
вместе с драгоценностями бабушки Тони.
Бабушка Женя тогда так и сказала — что ворованное, что
конфискованное добро впрок не идет…
— Не простила меня?
— Не в этом дело. Просто ты меня бросил в самый трудный
момент. Может, если бы ты не спер тогда бумажник…
— Знаешь, Элюня, у меня было время надо всем этим
подумать, но судьба есть судьба… Может, если бы я не спер тот бумажник, вся моя
жизнь сложилась бы по-другому… Я ведь завязал, Элюня; Совсем!
Я теперь добропорядочный человек, у меня свое дело, семья,
дети… А у тебя есть семья?
— У меня нет семьи и не может быть детей после той
истории, — довольно жестко проговорила Элла. — А чем ты занимаешься?
— Я ювелир. И притом высококлассный.
— Пустили козла в огород, — усмехнулась Элла.
— Да нет, — улыбнулся он. — Просто я на зоне
встретил одного мужика, он тоже был ювелир, но по образованию минералог, он
все-все знал о драгоценных камнях и рассказывал о них такие сказки и поэмы, что
я заразился… Потом мы вместе были на химии. Его бросила жена, сын не желал
иметь с ним дела, и он отнесся ко мне как к сыну.
Потом мы с ним работали в одной кооперативной фирме, он учил
меня. У меня оказались способности к этому делу. Потом он уехал к сестре в
Израиль — а я женился на его племяннице и тоже уехал за ним. И мы вместе
открыли свое маленькое дело, оно стало быстро расти — и вот теперь у него
большая фирма, а у меня венский филиал… Я небедный человек, и у меня чистая
совесть. Вот так, Элюня! Ну а ты?
— Я юрист, Витя, занимаюсь авторским правом.
— Это не скучно?
— Да нет. Иногда бывает ой как весело! Живу одна…
И вдруг она поняла, что не может и не хочет оставаться в
этом городе.
— Витька, ты можешь кое-что для меня сделать?
— Все, что скажешь! — горячо откликнулся он.
— Помоги мне поменять билет, я по-немецки ни в зуб
ногой, говорить с матерью на эту тему не могу, а если поставить ее перед свершившимся
фактом…
— Ну это как нечего делать! У тебя билет с собой?
— Нет, он дома.
— Значит, завтра?
— Если можно!
— А почему ты вдруг решила? Из-за меня?
— Нет, из-за нее! Но главным образом из-за себя! Мне у
нее душно! Я тут всего два дня…
— А приехала на сколько?
— На месяц!
Он расхохотался:
— Ничего себе, это за два дня она так успела тебя
достать?
— Я не хочу об этом говорить…
— Хорошо! Но ты можешь на меня рассчитывать. Только
имей в виду, что, например, на завтра или послезавтра билетов может просто не
быть…
— Я понимаю.
— Замечательно, Элюня, но я хочу Тебя тоже попросить
кое о чем.
— Слушаю!
— Давай завтра побудем вместе, а? Я покатаю тебя по
окрестностям, мы погуляем, поговорим…
— Хорошо! Но сначала билет.
— Как скажешь. Где мы встретимся? Ты где живешь?
— Ватмангассе.
— Где это?
— Тринадцатый бецирк.
— А! Хочешь, я за тобой заеду? Ну, скажем, в половине
десятого? — — Хорошо. Запиши мой телефон.
— И ты мой. С ума сойти, Элюня… Сколько ж мы не
виделись?
— Двадцать лет, всего ничего. Знаешь, Витька, я иногда
представляла себе нашу встречу…
— И я…
— Но что это будет так… И в Вене… Странно, да?
— Знаешь, я уж давно перестал удивляться.
Жизнь еще и не такие сюрпризы подбрасывает.
Но мне все-таки надо еще это осмыслить. Если бы эта
полоумная не испугалась кота, я бы мог тебя просто не заметить. А она
завизжала, я оглянулся и… Как в кино…
