Она сразу постаралась подтянуть живот, отчего стало трудно
дышать, и отказалась от мысли взять еще кусочек хачапури. Аппетит вообще
пропал.
Хорошо бы сейчас слинять отсюда. Но это невозможно, Любка
обидится, да и вообще, с какой стати мне уходить? Мне тут нравится, а если мне
глянулся этот мужик, то это мое глубоко личное дело!
Главное, чтобы никто не догадался. И она залпом выпила
большую стопку водки, которую в обычной ситуации выпила бы в три, а то и четыре
приема. Ей сразу стало легче. А тут еще ее сосед, известный фотокорреспондент,
сразу налил ей еще.
Он вообще оказывал ей явные знаки внимания, тем более что
пришел сюда один.
— Вы молодец, Элла! Вот так и надо пить водку, залпом,
а то куда это годится — цедить помаленечку? У вас очень интересное лицо. Мне
хотелось бы вас поснимать…
— Я не фотогеничная.
— Чепуха! Что вам положить? Хотите языка?
Или нет, давайте я сделаю вам бутерброд с икрой?
— Спасибо! — согласилась Элла. Он решил за мной
приударить? Пусть. По крайней мере я не буду чувствовать себя обсевком в поле,
как говорила бабушка Женя.
И она принялась кокетничать с соседом, стараясь даже не
смотреть в сторону Воронцова. А вот он то и дело на нее поглядывал. Она ему
понравилась. В ней было что-то щемяще беззащитное и в то же время необыкновенно
уютное. Ему вдруг показалось, что если подойти к ней, положить голову ей на
колени, то вся его нелепая кочевая жизнь как-то упорядочится. Он сразу понял,
что ее жизнь тоже одинока и нелепа.
— Кто эта пышка? — спросил он у хозяина дома.
— Милая, правда? И классный юрист, между прочим.
— Она юрист? Никогда бы не подумал.
— Занимается авторским правом. Помогла мне в одном деле
просто мастерски. Любаша с ней училась на юрфаке. А что, она тебе приглянулась?
— Да нет, просто я впервые ее тут вижу. И смотрю,
Валентин на нее запал.
— Митя, ну что же ты, налей мне вина, —
проворковала балерина.
— Да-да, Ирочка, прости…
* * *
Фотограф быстро надоел Элле. Он был уже пьян и ухватил ее за
коленку.
— О, у вас такие стройные коленки… «Это ваши светлые
колени вдохновили гений Дебюсси!» — вдруг тихонько пропел он. — Знаете эту
песню Вертинского?
— Нет, не знаю.
— А, ее мало кто знает… А у меня полная коллекция
Вертинского. Вы любите Вертинского?
— Я плохо его знаю.
— О, в таком случае вы должны прийти ко мне, и вы
полюбите Вертинского, я уверен…
Его прикосновения были неприятны ей, и она постаралась
сбросить его руку с коленки. Но ей не удалось. Тогда она вскочила и стала
собирать грязные тарелки. Люба с благодарностью приняла ее помощь.
— Что, Валя тебя достал? — засмеялась она уже на
кухне.
— И не говори!
— Вертинского пел?
— Пел. И приглашал к себе послушать.
— Он в своем репертуаре. Но тебе он не нравится?
— Нет.
Элла хотела спросить у Любы о Воронцове, но не стала. Сейчас
та скажет ей о неземной любви его к балерине или что-то в этом роде, будет
ясно, что ей тут рассчитывать не на что. Она и сама это знала, так к чему
лишние разговоры. Ей вдруг стало грустно и стыдно, что она так и не позвонила
ни Мише, ни Машке. Ну Миша ладно, а вот Машка всерьез обидится. И вообще, ей
вдруг тут надоело.
— Любаша, я, пожалуй, уйду?
— Да ты что? Одиннадцатый час всего, время детское!
Если ты из-за Вальки…
— Да нет, что ты! Просто я не очень хорошо себя
чувствую, — ляпнула Элла.
— Так, может, пойдешь в другую комнату, полежишь?
— Нет, знаешь, хочется уже добраться до своей постели.
— Ну, Элка, что ты… В кои-то веки встретились…
— А мы скоро еще встретимся, я вас приглашу на форшмак!
— Ты серьезно?
— Более чем!
— Здорово!
— Ты только скажи, когда Вячеслав Алексеевич сможет, он
ведь, наверно, очень занят.
— Вообще-то ужасно занят, но у него скоро отпуск, вот
мы и выберем денек в самом начале. Короче, будем созваниваться! Может, все-таки
останешься?
— Нет, поеду.
— Вызвать тебе такси?
— Не стоит, я немножко пройдусь, а потом поймаю!
— Я сейчас попрошу Славу тебя проводить.
— Ни в коем случае!
И она ушла. А ведь Любка уговаривала меня остаться куда
больше, чем родная мать. Да мать и вовсе не уговаривала… Ну и черт с ней!
Едва выйдя на улицу, она вытащила мобильник и позвонила
Маше. Та сразу закричала:
— Элка, ты? Откуда? Неужто из Вены?
— Ни фига, из Москвы!
— То есть как? Почему? Ты же должна была вернуться еще
не скоро!
— Машка, я сейчас на улице! Приду домой, позвоню, если
еще не будешь спать.
— Эллочка, у тебя неприятности?
— Никаких неприятностей! Ты еще не ложишься спать?
— Я сию минуту еду к тебе!
Элла обрадовалась;
— Но я еще не дома!
— Неважно! Я тебя дождусь, если приеду первая! Все,
еду!
Элла вышла на проезжую часть и подняла руку.
— Люба, а где Элла? — тихонько спросил у жены
Махотин.
— Ушла.
— Почему? Что-то случилось?
— Боже упаси! Просто она устала, неважно себя
почувствовала. Или ей было тут не по себе, все незнакомые, не знаю.
— Митька, кажется, на нее запал.
— Шутишь? Она не в его вкусе.
— Он о ней расспрашивал, а в глазах что-то такое было…
— Ну вот еще! Она и так не слишком в себе уверена, а с
таким типом… Не нужен он ей! Пусть коллекционирует балерин. И вообще, зачем он
нужен нормальной женщине, при всем его обаянии?
— Я просто подумал, а вдруг ему нужна нормальная
женщина, а?
— Судя по этой его девице, нет!
— Ну почему? Она очень хорошенькая!
— Не нахожу! И вообще, что говорить, Элла ушла!
— А может, нам как-то свести их в другой обстановке,
более располагающей к знакомству?
Вдруг что-то сладится?
— Да что с ним может сладиться? Ну даже если
предположим, что он ее обаяет, а дальше что? Он уедет куда-нибудь в пустыню или
в сельву, будет часами сидеть на дереве, чтобы снять какую-нибудь тропическую
тварь, Элка будет тут лить слезы, а он потом приедет и опять найдет другую? Нет
уж! Она слишком хорошая баба!
