14
Как только русское гидрографическое судно скрылось за прояснившимся горизонтом, Олаф Хендриксон попытался связаться по рации с базой. Ему хотелось успокоить друзей на берегу: ровным счетом ничего страшного не произошло. Скорее всего, действительно – мирные ученые, исследующие акваторию Гренландского моря. Ни расспросов назойливых не было, ни тем более угроз. На него лично русский моряк произвел самое приятное впечатление. Второй, его спутник, правда, каким-то угрюмым показался, не сказал ни словечка, стоял набычившись… Хотя, может быть, у него зубы болели? Или качку плохо переносит… В любом случае за добрые слова и две бутылки водки русским – спасибо! Не так уж страшен черт, как его малюют, нельзя, право, всех без разбора в дурных намерениях подозревать.
Ничего, однако, из затеи Хендриксона не получилось: только треск стоял в наушниках такой, словно горсть патронов в печку бросили.
Ни квалификацией, ни опытом Валентины Берестецкой норвежец не обладал, а потому ничего дурного не заподозрил. Списал все это радиобезобразие на атмосферные помехи – на то оно и Заполярье, – беззлобно выругался и попытки свои оставил. К чему упираться? До указанной Стеценко точки осталось не более получаса хода, на месте покрутиться с часок, посмотреть своими глазами что к чему, взять пробы воды и можно возвращаться на базу. Там и без радио все расскажем!
С палубы катерка вдруг послышались встревоженные крики. Олаф отложил рацию в сторону и выскочил из тесноватой каюты наружу. Что еще случилось?!
Совсем рядом, не далее как в фарлонге, из волн Гренландского моря всплывало длинное сигарообразное тело, чем-то похожее на гигантскую акулу.
«Не много ли неожиданных встреч?! – лихорадочно подумал Хендриксон, чувствуя в груди противную холодную тяжесть. – Сначала русские, а теперь, похоже, наши союзнички, не к ночи будь помянуты! Только их мирным судном уж ни при какой погоде не назовешь. И чему, интересно, обязаны? Ох, не к добру все это… Во что же мы ввязались?!»
…На крыле мостика R-170 стояли трое: капитан Ричард Мертон, Роберт Хардер и командир спецотряда «морских котиков» Уильям Хаттлен. Все трое внимательно разглядывали приплясывающий на волнах небольшой катерок под двумя флагами.
– Вот они-то мне и нужны, – промурлыкал Хардер чуть ли не ласково. – Сейчас мы спустим наш катер, подойдем к этим засранцам и немного с ними пообщаемся.
– Послушайте, Роберт, – резко, не сдерживая неприязни, сказал капитан Мертон, – зачем вам это нужно? Мало вам позора после встречи с русскими? Теперь еще от норвежцев щелчок по носу получить не терпится?
– Нет, это вы послушайте, Ричард, – голос Хардера оставался совершенно спокойным, но глаза полыхнули яростью. – Вам достаточно четко и подробно разъяснили уровень моих полномочий еще в Рейкьявике. Но вы, видимо, чего-то недопоняли. Пора внести полную ясность. На время проведения операции вы, капитан Мертон, подчинены мне. Вопросы здесь задаю я, решения принимаю тоже я и никто другой! Знаете почему? Потому что ответственность за результат несу, опять-таки, я! Никаких рассуждений на тему того, что вы капитан и поэтому хозяин на судне, я не потерплю. Вот после успешного завершения задания – хозяйничайте сколько душе угодно, но не до!
– Вы… Вы не смеете так говорить со мной! – глухо, со сдавленной яростью произнес моряк. – Здесь боевой корабль американского военно-морского флота, а не гнусное шпионское гнездо!
Хардер уперся в белое как мел лицо капитана R-170 тяжелым взглядом пустых, словно вовсе без зрачков, глаз.
– Вот даже как… В таком случае расставим точки над «i». Уильям Хаттлен и его спецгруппа подчиняются лично мне. Подтвердите, Билли.
– Да, это так. – Большому Биллу явно не нравилась свара между начальством. – Я получил самый строгий и недвусмысленный приказ. Я его выполню.
– Именно, – удовлетворенно продолжил Хардер. – Поэтому при первых же признаках неповиновения, капитан Мертон, я силами спецгруппы арестую вас как государственного преступника и предателя своей страны. Я знаю, команда вашей субмарины прекрасно относится к вам, но с «морскими котиками» Большого Билла вашим щенкам не совладать. Мало того, в случае самого малейшего сопротивления оно будет квалифицировано как «бунт на борту военного судна, находящегося в боевом походе». Знаете, что за такое полагается даже в мирное время?
Ричард Мертон промолчал. Лишь губу закусил до крови и сжал обеими руками леер мостика так, что, казалось, сталь не выдержит.
– Наш разговор, я полагаю, закончен?! – закрепил свою победу цэрэушник и добавил со злым нетерпением: – Спускайте катер на воду. Хаттлен, возьмете с собой троих… нет, четверых своих ребят. Пошевеливайтесь, Билли! Да, вот еще что, капитан Мертон, я запрещаю вам выходить в эфир и сообщать, что мы встретили гринписовский катер. Запись об этом в судовом вахтенном журнале я также запрещаю делать.
Уже через пять минут катер с американцами, постукивая мотором на малом ходу, подошел почти вплотную к гринписовскому суденышку. Норвежцы заглушили двигатель и настороженно выжидали: что же дальше? Хардер глушить мотор не стал, его катер описывал вокруг гринписовского медленные сужающиеся круги. Американец достал мощный мегафон, из тех, что россияне прозвали «матюгальниками».
– С вами говорит офицер вооруженных сил США, – голос Хардера и так благозвучностью не отличался, а приобретя жестяной тембр матюгальника, стал и вовсе непередаваемо противным. – Нам наплевать, чем вы тут занимаетесь. Но у вас на борту находится русский. Интересы Соединенных Штатов и Североатлантического альянса требуют, чтобы он незамедлительно был передан нам. После этого можете проваливать к чертовой матери – мешать не будем.
Слова Хардера вызвали среди экологов недоуменный шок. Не столько даже своей беспрецедентной наглостью и грубым хамством. Но откуда проклятый янки знает о маркшейдере Стеценко?
Андрей Павлович побледнел. Английский язык он знал вполне прилично и требование американца прекрасно понял.
«Ай-ай-ай, вот влетел так влетел, – сумбурно крутилось в мозгу Стеценко. – Главное, ведь не сказал никому в Баренцбурге, куда меня понесло. Чего это у них рожи удивленные такие? Ребенку ясно: кто-то с их базы американцам постукивает, сливает информацию, сука продажная. Неужели сдадут вот так, запросто? Ну, нет! Хрена я им дамся!»
Сдавать его, однако, никто не собирался. Норвежцы, собравшись в компактную кучку вокруг Хендриксона, быстро и возмущенно переговаривались. Американских вояк они любили ничуть не больше русских.
– Мы швартуемся, – продолжал меж тем надрываться Хардер. – Приготовьтесь принять шварт-тросы.
Теперь уже и американцы заглушили мотор, их катер по инерции подходил все ближе к гринписовскому и через минуту-другую должен был столкнуться с ним бортами. Приходилось на что-то решаться.
– Бент, – взволнованным сдавленным голосом обратился Хендриксон к одному из стоящих рядом с ним парней, – ты лучше всех нас умеешь обращаться с этой посудиной. Когда они подойдут совсем близко – запускай дизель на полные обороты, дай форсаж. И разверни корму им в борт. Нет, я и без тебя понимаю, что перевернуть их нам не удастся. Но если выполнишь все грамотно, то на таком расстоянии тонна воды на палубу от нашего винта американцам обеспечена. Они отяжелеют и осядут, с таким довеском им нас не догнать. Лодка? Чушь! Кто мы такие, чтобы преследовать нас на боевой субмарине?! Но даже если… Все равно уйдем: лодка слишком неповоротлива, а мы юркие. Что они нам сделают? Не пальбу же откроют, в самом-то деле!
