– Да. – Ее голос звучал твердо и ровно.
– А во время этих полетов вы выполняли еще какие-нибудь полетные задания?
– Да. Я распыляла экспериментальную вакцину против птичьих болезней.
Майор положил перед ней несколько фотографий:
– Эта… хм… «вакцина» находилась в таких контейнерах?
– Да.
– Откуда вы их брали?
– Их привозил Марк Сканков.
– Вы не знали, что на самом деле содержится в баллонах?
Светлана с готовностью повторила:
– Нет, я не знала того, что содержится в баллонах на самом деле.
– Допустим. – Майор добродушно улыбнулся. – А вы, гражданин Сканков, знали об этом?
Менеджер, неотрывно наблюдавший до этого за девушкой, опустил глаза. Было видно по раздувающимся ноздрям, что он взволнован.
– Нет, – наконец ответил он. – Я тоже думал, что это вакцина.
– И именно поэтому давали взятку судебно-медицинскому эксперту, чтобы он менял причину смерти в протоколах вскрытия? Не выставлял диагноз гриппа?
– Не знаю никаких экспертов, – насупился Сканков. – Никаких взяток я не давал!
– Тогда их давали вы, гражданка Найко. – Следователь повернулся к девушке. – С какой целью? У нас уже есть показания самого эксперта, он во всем сознался.
Светлана выпрямила спину и сжала тонкие губы:
– Я только передавала конверты, которые давал мне Марк!
– Что? – Марк подпрыгнул на месте. – Не давал я тебе никаких конвертов. Это ложь!
Майор постучал карандашом по столу и призвал Сканкова к порядку. Потом хитро подмигнул им обоим и спросил:
– А с поросенком чья идея была?
Брат с сестрой молча уставились на него.
– Ну же, Светлана, вы же говорили мне раньше… – начал было контрразведчик, внимательно наблюдая за Сканковым. Тот вдруг встрепенулся и, не обращая внимания на одергивания своего адвоката, заявил:
– Это она начиняла поросенка уткой. Я об этом узнал уже после ужина.
Глаза Светланы расширились и наполнились слезами:
– Марк, зачем ты врешь? Я вообще не знаю ни о каком поросенке!
– Бросьте, гражданка Найко, официанты с «Калуги-3» показали, что именно вы подавали на стол это заметное блюдо, которого, кстати, в меню не значилось.
Светлана закрыла лицо руками, слушая наставления своего адвоката, который пытался ее успокоить. Потом вытерла глаза ладошкой и изрекла:
– Да, я готовила это блюдо. Марк Сканков заставил меня сделать начинку из полусырой утятины. А про то, что он собирается убить своего шефа вирусом, я не знала. Он сказал мне это позже, и еще сказал, что обвинит меня, если я не буду его слушаться…
– Лгунья! – Марк попытался броситься на нее, но охрана не дремала и мигом заломила ему руки за спину. – Мерзавка! Ты сама придумала этот план, а теперь на меня все повесить хочешь? Майор, пиши: она умышленно подложила в пищу Вайлу и Хлябцеву зараженное мясо, зная, что это их убьет!
– Сволочь! – взвизгнула Светлана. – Я же для тебя старалась!
Следователь, хитро улыбаясь, потирал руки.
* * *
Архивариус уже сбился со счета, которую папку из архива он нес беспокойному профессору. Подойдя к его столику, положил ее перед Рубашниковым и, едва сдерживаясь, спросил:
– Еще что-нибудь?
Взлохмаченный историк уткнулся в исчерканный надписями в различных направлениях листок, на котором он делал свои пометки, и отрицательно покачал головой:
– Благодарю вас, пока все.
Сотрудник московского архива хмыкнул и шаркающей походкой удалился, зная, что скоро вернется – за сегодня он уже раз пятьдесят слышал этот ответ, который держался лишь до первой ссылки на другой источник или до новой идеи.
Рубашников благоговейно стер рукавом толстенный слой пыли с пожухлой и потрескавшейся папки. Развязал узелок и развернул ее, оглушительно при этом чихнув.
– Будьте здоровы! – послышалось из каморки архивариуса раздраженное пожелание.
– И вам не болеть! – отозвался профессор, с трепетом перебирая пожелтевшие от времени листочки с выцветшими чернильными записями и истрепанными до дыр краями.
Приехав в этот архив, он поначалу сомневался, что найдет для себя что-то новое – ведь он занимался изучением истории много лет, а в свете его увлечения поисками наполеоновских сокровищ Калужская область интересовала его особенно. Но как только он нашел первый из запланированных документов, сразу же осознал, сколько нового и непознанного могут хранить в себе вот такие малоизвестные архивы. Без перерыва на обед и чай Рубашников перебирал бумаги, оставленные давно ушедшими в мир иной людьми, пытаясь уловить не только то, что они начеркали, но и то, что они хотели написать, но не смогли или не стали по каким-либо причинам. Такой подход приводил иногда к догадкам, найдя подтверждение которым, можно было бы написать не одну книгу.
Именно одно из таких озарений и заставляло его нынче без устали водить носом по пыльным манускриптам, а милейшего старичка-архивариуса шагать туда и обратно, таская порой непосильно тяжелые тома. Перелопачивая горы рукописей и печатных изданий, Рубашников все время чувствовал зуд близкой, но недосягаемой разгадки. Он был порою так силен, что, казалось, еще вот-вот – и тайна, за которой он гонялся, откроется ему во всем великолепии. Но не тут-то было. Словно неуловимая птица счастья, истина ускользала от него, стоило протянуть к ней руку.
Профессор уже собирался заканчивать с сегодняшней работой. Голод настойчиво тарабанил в пустой желудок, а в голове начинали звенеть тоненькие колокольчики. Да и работникам архива уже было не до смеха – намаялись за день с таким посетителем. Внимание постепенно притуплялось, и Вениамин Михайлович дал сам себе обещание закончить пролистывание этой папки через десять страниц. Все равно в следующий раз, а это, по его планам, должно было произойти не далее как завтра, придется начать опять с этого же тома, чтобы быть уверенным, что ничего не упущено из вида.
Тонкий голубоватый от пропитавших его некачественных чернил листок никак не хотел перелистываться. Рубашников уже и палец макал во влажную губку и ногтем пытался его поддеть – ни в какую! Профессора это завело. Он вообще имел нрав азартный, а уж если что-то не выходило, то он сам не свой становился, пока этого чего-то не добьется. Может, потому и дослужился до профессора.
Минуты две он пыхтел и корпел над этим упрямым обтрепанным прямоугольником, сквозь который проступали надписи, сделанные с обратной стороны. Наконец где-то в середине страницы он подцепил его край и нежно, чтобы не разорвать его ненароком, стал отлеплять от подложки.
Уф! Получилось. Зловредная писулька безвольно повисла на его пальцах. С торжеством триумфатора, которому удалось-таки день закончить маленькой, но победой, Рубашников аккуратно положил ее на прежнее место. А потом пригляделся: с чем же он так упорно боролся? А вчитавшись в нервный, непонятный и мелкий почерк, забыл обо всем остальном.
