Впрочем, спать ему пришлось не долго. Все-таки Санкт-Петербург находится не на широте Ялты, и если в южном городе в конце лета наступает «бархатный сезон», то в городе на Неве августовская жара никак не отражается на ночной температуре. Здесь днем может быть двадцать пять тепла, к вечеру температура способна опуститься до пятнадцати, а к ночи и вовсе ожидай похолодания. Так было и в этот вечер. Солнце еще не успело окончательно спрятаться за горизонт, как с близкой реки задул свежий прохладный бриз.
Подремав часика два-три, Дмитрий Анатольевич поежился и проснулся. Сумерки сгустились настолько, что с трудом можно было разглядеть стрелки циферблата.
– Однако, поздновато уже, – севшим голосом просипел хозяин зверофермы и решительно вылил почти весь остаток водки в стакан. – Ладно, к участковому завтра схожу, – решил Дмитрий Анатольевич, приподняв стакан. Но на сей раз выпить ему не удалось.
Почти все деревца, с такой любовью посаженные им несколько месяцев назад на месте заброшенного приусадебного парка, были сгрызены. Вверх карандашными остриями торчали лишь обглоданные пеньки.
– Что за ерунда, – пробормотал Дмитрий Анатольевич, ощущая, как внутри него густой волной к самому горлу поднимается страх. – Еще же пару часов назад все было в полном порядке…
И тут в нескольких десятках метров, вниз по склону реки, загорелся красно-рыжий огонь, который полыхал прямо из-под земли. В наступавших сумерках ощущение было такое, будто сама земля разверзлась и пламя преисподней вместе с густым синеватым дымом вырывается из ее недр.
– Чур меня… – прошептал смертельно перепуганный зверовод и, бросив зазвеневший хрустальным звоном стакан, неумело перекрестился, – чур меня…
В багровом свете адского огня Дмитрий Анатольевич увидел стаю бобров, которые усердно сводили на нет хрупкие саженцы и тащили их прямо к разверзшимся вратам дьявольского огня. Глазычев замер, с неподвижным изумлением взирая на ужасы босховского великолепия, но когда из-под земли, прямо из светящейся бездны, выбралось блестящее бесовское отродье и, громко сопя и стеная, прихрамывая направилось прямо в сторону окаменевшего от ужаса зверовода, Дмитрий Анатольевич не выдержал.
Как и накануне, он, не оглядываясь, побежал в сторону фермы, не разбирая дороги и оглашая окрестности диким ревом. Каким образом можно было укрыться от Вельзевула на бобровой ферме – ее хозяин не знал. Он бежал, предполагая спасти свою жизнь с помощью хоть и старенького, но все еще исправного ружьишки, которое было у старого пенсионера-сторожа Пахомыча…
Правда, если бы Дмитрий Анатольевич не был настолько испуган и в ходе своего затяжного спурта хоть раз бы оглянулся – представшая его глазам картина наверняка успокоила бы хозяина фермы. Он бы увидел, что перепуганные его воплями бобры улепетывают в разные стороны с не меньшим рвением, чем сам Дмитрий Анатольевич, а исчадие ада больше было похоже на измученного аквалангиста, который, едва выбравшись на поверхность, почти замертво рухнул на землю. И уж наверняка от директорского взора не ускользнуло бы то обстоятельство, что адский огонь не собирался гореть вечно, оповещая людей о начале апокалипсиса, а погас, осветив земляной провал всего на несколько минут.
Но Глазычеву, насмерть перепуганному всеми этими историями с то появляющимися, то исчезающими трупами, было не до исследовательского любопытства, и он несся не разбирая дороги, не боясь угодить в темноте в канаву, пугая своими оглашенными криками рыбаков и жителей недалекой деревни Ульянка…
Глава 22
– Ну что, гражданин Колесников Николай Артемьевич, долго еще мы с вами будем в молчанку играть? Или, может, начнем сознаваться? – Участковый Михальчук нетерпеливо постукивал по столешнице торцом карандаша. – Напоминаю, – лейтенант слегка повысил голос, – что чистосердечное признание смягчает наказание, и в суде вам это будет зачтено.
Геннадий Геннадьевич едва заметно ухмыльнулся. Ситуация, в которой оказался инструктор боевых пловцов ВМФ России капитан третьего ранга Малиновский, и в самом деле выглядела весьма пикантно. Точнее, большей нелепости в жизни флотского офицера до сих пор не было. Еще какой-то час назад Геннадий Геннадьевич мог предположить все, что угодно, но только не то, что он окажется в опорном пункте милиции. Точнее, в кабинете участкового, в наручниках, да еще в роли главного обвиняемого в убийстве рабочего местной зверофермы Свиристелкина.
После грамотного удара по голове Малиновский потерял сознание и очнулся уже здесь, в опорном пункте милиции на краю поселка Ульянка, в небольшой зарешеченной комнатушке, приспособленной под временный следственный изолятор. Увидев, что арестованный пришел в себя, в каморку тут же ввалился широкоплечий сержант, защелкнул на запястьях удивленного офицера наручники, выволок в комнату и усадил на прибитый к полу табурет. Через секунду появился и участковый, в котором Геннадий Геннадьевич узнал вчерашнего знакомца, заглянувшего вечером в их лагерь проверять документы.
Сначала лейтенант долго и придирчиво изучал паспорт арестованного, после чего взялся молча составлять протокол задержания, и только после всех этих долгих и нудных процедур обратил внимание на сидящего перед ним Малиновского.
Для Геннадия Геннадьевича пауза была только на руку. Он еще не совсем пришел в себя от удара по голове и сейчас медленно соображал, откуда взялся этот прыщеватый лейтенант и что за напасть грозит самому капитану третьего ранга. Как ни относился Малиновский к правоохранительным органам, однако знал, что ни с того ни с сего бить по голове боевого офицера флота, который к тому же находится на выполнении секретного задания, они не станут. Тем более – младший по званию. Здесь должны быть очень веские причины.
– Ну так что, гражданин Колесников? – Участковый со скучающим видом повторил свой вопрос. – Будем говорить, а?
Геннадий Геннадьевич молчал. Как он мог говорить? С кем? А главное, о чем? Постепенно к Малиновскому вернулась возможность соображать, и мысли его, как у всякого боевого пловца, от молниеносной реакции которого порой зависит жизнь, завертелись с невероятной скоростью.
Кто эти люди? Настоящие стражи правопорядка или «оборотни» в милицейской форме? Не в положении Малиновского, скованного наручниками, было проверять удостоверение личности участкового. И потом, боевой пловец Малиновский не очень-то мог отличить поддельные документы от настоящих. Лейтенантик ведь не отличил, коль скоро называет его «Колесников». И значит, этот участковый, или псевдоучастковый, не знал, кем на самом деле является Малиновский. Следовательно, надо по возможности тянуть время. Из окошка этой халупы Геннадий Геннадьевич видел, что находится он в одной из ближайших деревень, судя по всему – в Ульянке.
В Большом доме вечернего доклада о происшествиях и проделанной за сегодняшний день работе от Малиновского не получили, и по этому поводу там наверняка начнется переполох. Если уже не начался. Нужно продержаться два-три часа, и этого лейтенанта с сержантом вычислят и накроют. Возможно, эти два субъекта, которые сейчас ведут допрос, и есть те самые диверсанты, которых они ищут. В любом случае, раскрываться перед ними, кто он есть на самом деле, Геннадию Геннадьевичу не имело никакого резона. Лишь бы только эти службистские выскочки не сообразили чего-нибудь эдакого и не перевезли капитана третьего ранга в другое, более спокойное и безопасное место. Тоже ведь, наверное, не идиоты… В любом случае, играть дальше в молчанку и тем самым осложнять свое положение смысла не имело.
