— Я понимаю, не забывай, что я как-никак экономист. А что, если русские все-таки пойдут на мирное соглашение и захотят выкупить корабль? — Фогель снова и снова взвешивал все «за» и «против», постукивая дорогой ручкой по крышке дубового стола.
— И этот вариант я уже продумал. В таком случае помимо стоимости фрегата им придется оплатить буксировку корабля, его стоянку и техническое обслуживание за все то время, пока будет идти оценка, а это не так быстро. Повторяю, мы в любом случае останемся в выигрыше! — не сдавался секретарь.
Наконец босс сдался.
— Хорошо, план составлен безукоризненно. И все-таки мне кажется, что тебе стоит вылететь на место, причем немедленно.
Секретарь не мог сдержать свое разочарование:
— Но зачем?
— Чтобы проконтролировать ход сделки. Решить возможные проблемы, повлиять, насколько возможно, на течение дела. Нам не нужны порочащие нас связи!
Последняя фраза Фогеля была без энтузиазма воспринята секретарем. «Что он имеет в виду?» Адриан Гресс посмотрел из окна небоскреба на лежащий перед ним уютный и чистый Цюрих, подумал о ресторане Хофмайера, где он любил обедать. Затем представил жаркий, забытый богом Сомали, где к тому же очень опасно и царит полная анархия, и под ребрами тоскливо заскулило сердце — Гресс абсолютно не хотел покидать райскую Швейцарию ради какой бы то ни было многомиллионной аферы. Но что поделаешь? Хочешь стать директором — научись исполнять все приказания своего начальства. Тем не менее изворотливый и быстрый ум Гресса нашел еще одну зацепку, чтобы никуда не лететь.
— Господин Фогель, поездка в Сомали представляется затруднительной, — сказал он, — в данный момент там не функционирует ни один гражданский аэропорт. В Могадишо, к примеру, он не работает уже лет двадцать.
— И как же, по-твоему, туда попадают люди, те же миротворцы, например?
— Ну, военные аэродромы, конечно, есть, но ведь они исключительно для обслуживания корпусов «голубых касок»…
Фогель слегка кивнул головой и поднял трубку телефона.
— Ханна, соедините меня с господином Брауэром.
Дождавшись, пока секретарь соединила его с давним знакомым, председатель совета директоров приступил к беседе:
— Гельмут, здравствуй. У меня к тебе дело. Извини, что сразу перейду непосредственно к нему — срочность. Мне нужно отправить моего человека в Сомали… да, конечно, я знаю, что там небезопасно, но дело очень важное. Не мог бы ты устроить его на борт самолета миротворцев?…Когда? Ну, как можно быстрее… Хорошо. Спасибо, Гельмут. С тобой приятно иметь дело.
Поговорив еще немного и быстро закончив разговор, Фогель повернулся к Грессу и, подтрунивая над ним, произнес:
— Адриан, тебе в детстве никогда не хотелось летать на военно-транспортном самолете?
— Нет, господин Фогель, — уныло ответил тот, понимая, что отвертеться не удалось.
— А вот мне хотелось. И вот, представь себе, мне это сделать так и не удалось. А вот тебе повезло исполнить мою детскую мечту, — на лице председателя появилась скупая улыбка, — готовься, тебя ждет Африка!
Глава 13
Пока в Цюрихе председатель совета директоров и его секретарь размышляли над планом захвата российского фрегата, он на всех парах шел к берегу Сомали, точнее, к самопровозглашенной республике Шаден — то ли суверенной непризнанной страны, то ли мятежной провинции, а на самом деле — огромной по размерам базе пиратов и террористов.
Лежа на дне прикрытой брезентом шлюпки, перепуганный Сухомлин двумя руками держал Тузика и дрожащим шепотом умолял его:
— Тузик, миленький, тише! Не лай, ради бога…
Пес, казалось, сам чувствовал опасность, поджал хвост и прижал к голове уши и через крепко зажавшую его пасть ладонь курсанта безуспешно пытался тихонько скулить. Курсант дрожал, прикусив язык, чтобы зубы предательски не стучали, судорожно пытался дышать возможно реже и тише, но дыхание, как назло, получалось предательски громким. Каждый скрип, каждый стук, даже такой тихий, как пульсация напряженных сосудов в висках, казались курсанту ужасно громкими, выдающими его. Мысли разбегались, и Сухомлин не мог выстроить логическую цепочку событий. Что же все-таки произошло?
Когда на корабле объявили тревогу, Сухомлин как раз был в наряде. Сонный и уставший, он занимался чисткой гальюнов. Сирена тревоги насторожила его, курсант принялся лихорадочно перебирать возможные варианты. Что случилось — сели на мель? Авария в машинном отделении? Или все-таки тревога учебная? В любом случае надо спешить грузиться на шлюпки. Затем голос командира объявил боевую тревогу, сказав, что произошел пожар в машине, и сообщив о всеобщем построении на палубе. Сухомлин автоматически повел носом, но запаха дыма не почувствовал. «Наверное, еще не успел разойтись по кораблю», — объяснил сам себе курсант.
У самого выхода на палубу Сухомлин вдруг вспомнил о своем любимце — корабельном псе Тузике. Неоднократно «прокалываясь» и получая за излишнее любопытство наряды на чистку камбуза, Сухомлин лучше других моряков подружился с собакой и все время пытался ее чем-нибудь подкормить. Это похвальное в глазах пса желание побудило ответную привязанность, и с тех пор курсант проводил почти все свое свободное время, играя с Тузиком. «Ничего, успею погрузиться, шлюпок хватит на всех. А если на самом деле какая беда приключилась, то собаку бросать нельзя», — решил будущий офицер.
Тузик жил на камбузе, поэтому курсант сперва побежал туда. Но пса там не оказалось. Тогда курсант побежал по всем остальным хозяйственным отсекам: обшарил душевые и гальюны и наконец-то нашел его спящим на коврике около корабельного лазарета. Неожиданно за углом курсант увидел плюгавого сомалийского беженца, подобранного с мотобота. Из-за того, что он упорно сопротивлялся тому, чтобы врач осмотрел его беременную жену, курсант хорошо запомнил этого субъекта. Но на этот раз сомалиец совсем не походил на самого себя. А самое главное — у него в руках был пистолет. Мурашки пробежали по спине Сухомлина. Боевая тревога, вооруженный беженец — курсант чувствовал, что все это взаимосвязано, но как — понять не мог. Затаившись, курсант решил тихо направиться на палубу, чтобы спрятаться в одной из шлюпок. Почему он так поступил, Сухомлин и сам не мог себе объяснить. То ли мальчишеское любопытство «посмотреть, что будет дальше», не думая о последствиях, то ли еще что…
Как назло, в это время сирена разбудила-таки Тузика. Увидев в другом конце коридора ненавистного африканца, пес гавкнул и дернулся было в сторону Хеттифа, но Сухомлин успел схватить собаку и несмотря на сопротивление зажал ему пасть. Затем потащил собаку на палубу, проклиная про себя глупого брехуна, который чуть было не подставил под угрозу его жизнь. Курсанта спасло то, что Али был довольно далеко да и повернулся спиной, а из-за шума сирены не расслышал толком собачьего лая.
На палубе около шлюпок никого из команды не было. Курсант убедился в своих наихудших опасениях и, проклиная победившую трусость, решил не искать остальных, а укрыться в ближайшей шлюпке. Затащив туда Тузика, Сухомлин изнутри разгладил брезент, чтобы отвести всякие подозрения от своего убежища, после чего решил отлежаться до той поры, пока ситуация как-нибудь не разрешится. Как? Это оставалось вопросом, которым испуганный и встревоженный Сухомлин решил не задаваться. Время шло.
