– И тогда моя жена и сын будут свободны?
– Возможно, – Стасевич снова тонко улыбнулся. – Как говорят в России, там видно будет…
Сидящий на полу, намертво прикрученный к кровати Полундра смотрел на него снизу вверх настороженно, недоверчиво и с ненавистью.
Глава 9
После инцидента с найденным в акватории порта изуродованным человеческим телом в форме русского морского офицера к российскому гидрографическому судну журналисты проявили столь пристальный интерес, что пришлось приставить дополнительную охрану из польских пограничников. Кроме того, у самого трапа стоял на часах с самым неприветливым видом вооруженный автоматом матрос. Откровенно говоря, эти меры безопасности были излишними, после первых нескольких часов интенсивного интереса поток журналистов полностью иссяк, и никто более не интересовался российским кораблем, так что дежурившим у его трапа пограничникам и матросу попросту нечего было делать.
Тем более они все были удивлены, когда на пирсе вдруг появился какой-то моложавый на вид поляк с явно военной выправкой и решительно направился к трапу гидрографического судна. Пограничники остановили его, поляк принялся что-то терпеливо объяснять им по-польски, но те только отрицательно качали головами, говорили «Не можно», а потом, видя, что назойливый человек не уходит, стали оттеснять его прочь.
Удивление наблюдавшего за сценой российского матроса-часового было велико, когда этот на вид типичнейший поляк, чувствуя, что его гонят прочь, вдруг махнул рукой ему и крикнул во все горло на чистейшем русском языке:
– Слышь, браток, будь другом, позови вахтенного офицера. У меня для вас срочная информация, а эти черти-пограничники меня к вам не пускают!
Черти-пограничники так удивились тому, что нежданный посетитель закричал по-русски, что перестали его теснить, и оставленный в покое Славка Климкович подошел ближе к часовому.
– Слушай, браток, – сказал он, просительно заглядывая в глаза часовому. – Пожалуйста, позови вахтенного. Я сам бывший моряк, на Балтийском флоте служил. Мне надо кое-что сообщить вашему командованию, ей-богу, это нас всех касается.
Часовой некоторое время молча таращил глаза, но потом все-таки решился, вытащил из кармана рацию и доложил вахтенному офицеру, что его желает видеть какой-то неизвестный, хорошо говорящий по-русски поляк.
Появившийся вахтенный старлей Женька Воронцов недоверчиво оглядел стоявшего внизу у трапа Климковича.
– Ну, что вам?
– Я по поводу вашего офицера, – запинаясь от волнения, проговорил Славка. – Старший лейтенант Павлов… Ну, которого мертвым выловили из воды…
Внезапно старлея Воронцова осенило.
– Стойте-ка! – воскликнул Воронцов, торопливо сбегая вниз по трапу. – Так это он с вами пил, что ли, в последний раз?
– Да, да, со мной, – неожиданно Климкович покраснел до ушей.
– Да я уж вас узнал, – неприветливо промолвил Воронцов. – Вы тогда его окликнули, увели его куда-то. Так с тех пор нашего Серегу Павлова живым никто и не видел…
– Послушайте! – настойчиво заговорил Климкович, подходя ближе к Воронцову. – Я могу встретиться с командиром? Вся эта история какая-то подозрительная, мне кажется, нам надо обсудить ее вместе…
Старлей Воронцов мгновение подумал.
– У вас есть конкретно, что сообщить командованию флота?
– Да нет, но… – Климкович смущенно запнулся.
– Это вы его нарочно споили, да? – угрожающе проговорил Женька.
– Да вы чокнулись, что ли? – гневно сверкнув глазами, воскликнул Климкович. – Серега был моим однокурсником, мы с ним вместе в одной комнате жили!..
Воронцов в ответ пожал плечами:
– Я не знаю, командир сейчас на совещании у командующего отрядом на флагманском корабле. И я вам очень не советую потом, когда он вернется, попадаться ему на глаза.
Климкович изумленно смотрел на стоящего у трапа русского офицера.
– Мне кажется, это происшествие касается всех нас, – глухо сказал он.
– Я доложу командиру о том, что вы приходили, – спокойно возразил старлей Воронцов. – Но если ничего конкретного вы сообщить нам не можете…
– Я могу только одно сообщить, – возбужденно воскликнул Славка Климкович. – Что мы там выпили сущий пустяк, бутылка «Выборовой» на двоих и каждый по чекушке коньяку. И после этого коньяка я отрубился наглухо. Такое, по-вашему, возможно?
– А почему нет? – пожал плечами Воронцов. – Каждый человек выпивку переносит по-разному.
– Допустим, – согласился Климкович. – Но разве это нормально, что я от этого количества спиртного отрубился напрочь? Последнее, что помню, это как я шел к стойке бара за новой бутылкой. И по пути как в яму провалился. А очнулся уже дома, на кровати.
Старлей Воронцов слушал рассказ поляка с вежливо скучающим видом.
– Такое бывает, – безразличным тоном возразил он. – Это называется алкогольная амнезия. Просто после определенной дозы спиртного перестаешь помнить, что с тобой происходило, время, проведенное в опьянении, как бы стерто из памяти. Просыпаешься уже наутро с головой, раскалывающейся от похмелья.
Славка Климкович смотрел на русского офицера с недоумением, обидой и нарождающейся ненавистью.
– Я, конечно, передам ваш рассказ командующему, – продолжал Воронцов безразличным тоном. – Я по уставу обязан докладывать командиру обо всех происшествиях во время моей вахты. Но только если вы ничего не имеете сообщить нам конкретного…
Славка Климкович, не дожидаясь конца фразы, повернулся и пошел прочь, походка у него была нетвердая, как у тяжелобольного человека. Старлей Воронцов, с сомнением покачивая головой, смотрел ему вслед. Облик поляка, русского эмигранта, не внушал ему ни малейшего доверия.
Глава 10
– Мам, а можно мы пойдем на улицу?
Маленький Андрюшка Павлов, лежа на широком диване, смотрел на свою мать печально и устало.
– Нельзя, сыночек мой, те большие дяди не разрешают…
– Мам, а можно я подойду к окну? Я не буду высовываться и трогать занавеску. Я только постою рядом и посмотрю…
Наташа Павлова дрогнувшей рукой провела по шелковистым волосам своего сына.
– Нельзя, Андрюшенька, большие дяди этого не разрешают…
– Ну, ма-ам! – протянул ребенок жалобно. – Я уже устал сидеть в этой комнате и спать! Мне надоело спать. Когда мы пойдем гулять на улицу?
– Не знаю, сыночек мой, – отвечала мать. – Когда большие дяди позволят…
– А когда они позволят?
– Не знаю, – Наташа Павлова еще раз погладила своего сынка по белокурой головке. – Сиди тихо. А будешь плакать, те большие дяди придут и снова будут ругаться…
