– Шрам мог образоваться после того, как вы с ним расстались, – немного нервничая, возразил агент. – Этот шрам мог возникнуть от контакта с винтом, что порубил тело на куски. Присутствие шрама не доказательство…
– Но разве вы не видите, что это старый операционный шрам? – спокойно возразил российский консул. – Разве не так? – обратился он по-польски к прозектору.
Тот сильно смутился, растерялся, стал вопросительно глядеть на агента, но в конце концов вынужден был признать, что шраму на животе обрубка не менее года.
– А мы предоставим медицинскую документацию, – заявил адмирал Микляев, – что за прошедший год никакой хирургической операции наш офицер не подвергался. Что ж, – подытожил веским тоном он. – Мне кажется, польская сторона сильно поторопилась с заявлением об опознании этого трупа. Никаких доказательств того, что это действительно исчезнувший четыре дня назад старший лейтенант Российского флота Сергей Павлов, нет.
– Вы видите все вещи в сильно искаженном ракурсе, пан адмирал! – заметно нервничая, воскликнул агент службы бязьпеки. – Вы абсолютно доверяете словам женщины, а между тем еще неизвестно, может быть, эта жена Павлова русская фальшивка!
– Вам следует выбирать выражения, пан офицер! – сурово сказал адмирал Микляев. – Сегодняшнее опознание не пройдет без шума, это я вам обещаю! Мы будем требовать создания международной комиссии, задачей которой станет всестороннее расследование этого инцидента. Пока же командование Российского ВМФ объявляет старлея Павлова не погибшим, а пропавшим без вести! Пойдемте отсюда, нам здесь больше нечего делать.
И, бережно обняв белокурую жену Полундры за плечи, адмирал Микляев повел ее по узкому проходу между столами к лифту, чтобы поскорее выбраться прочь из этого страшного места.
Глава 30
Полундра, cтоя в трюме затопленной баржи, подал наружу, в руки охранявших его водолазов сначала шланг гидромонитора, из которого продолжала с большим напором хлестать струя воды, затем мощные подводные осветительные лампы. Муть стояла очень плотная, старлей едва различал предметы на расстоянии собственной вытянутой руки, поэтому он не мог видеть, как один из водолазов принял по рации какое-то сообщение с борта сопровождающего их судна. Он уж собрался сам выбираться из трюма баржи, как вдруг сильный удар в грудь ластой, неожиданно возникшей откуда-то из мути, опрокинул его обратно в трюм, тяжелый люк баржи, на открытие которого Полундра затратил столько сил, с грохотом захлопнулся, и русский офицер оказался в полной темноте, замурованным в стальном корпусе трюма.
Странно, но он не почувствовал ни удивления, ни страха. Он давно подозревал, что история с необходимостью выполнения какой-то опасной и трудной работы не более чем красивая сказка, придуманная для того, чтобы его одурачить. На самом деле польская служба безопасности давно, с самого начала задумала похоронить его в трюме этой баржи, зачем и ради чего, это знали только сами организаторы всей провокации.
Полундре было даже немного забавно представить безвыходную ситуацию, в которой он оказался. Работая над открытием люка, Полундра достаточно изучил его и теперь прекрасно знал, что открыть снаружи люк можно было только при помощи домкрата, изнутри же и голыми руками его нельзя было открыть вовсе. Люк был специально так устроен, чтобы его нельзя было открыть изнутри. Значит, ему не выбраться отсюда. Воздуха для дыхания в баллонах оставалось минут на сорок. Значит, решил Полундра, именно столько у него оставалось времени жить.
Что ж, со стороны поляков все это было не так уж плохо придумано, вся эта провокация – заставить его спуститься в трюм этой баржи и оставить его здесь подыхать. А потом обнаружить его здесь уже мертвым, конечно же, случайно, конечно же, совершенно посторонними людьми, чтобы показать, до чего опустился русский морской офицер. В одиночку с одним аквалангом залез в давным-давно затонувшую баржу, чтобы похитить… Кстати сказать, что похитить? Полундра прекрасно понимал, что ему крышка, так что теперь совершенно все равно, в какой именно мерзости обвинят его потом, когда найдут его мертвое тело. Но тем не менее он вдруг почувствовал интерес. Так забавно, будучи еще живым, представлять, что будет происходить на этой планете после твоей смерти.
Осторожно оттолкнувшись от потолка трюма, он спустился вниз. Нащупал бочки, тогда, в тусклом свете электрических прожекторов, они показались ему настоящими, подлинными, как несомненно подлинной была и вся эта стальная баржа, действительно затонувшая и не одно десятилетие пролежавшая на дне Балтийского моря. Что же именно криминального могло находиться в этих бочках?
Полундра сначала тщательно ощупал бочку, нашел горловину, а на ней старинную, очень прочную печать. Он снял с пояса химический фонарь и раздавил его предохранительный клапан. Спустившись на дно трюма, Полундра нащупал рукой бочки, в тусклом свете фонаря был виден светлый блеск металла, цинковые стенки бочек за годы лежания под водой на большой глубине ничуть не потемнели и выглядели как новенькие. В Германии во все времена умели делать вещи на совесть. Нащупал горловину, близко поднес к ней химический фонарь и увидел печать: это был орел, державший в когтях фашистскую свастику. Значит, бочки были изготовлены в фашистской Германии, как и сама баржа. Медленно, сантиметр за сантиметром осматривая самую верхнюю бочку, Полундра нашел наконец то, что искал. В зеленоватом свете химического фонаря отчетливо проступил еще один рельефный орел, больше и четче пропечатанный, чем первый. Рядом с ним находился еще один знак, человеческий череп с перекрещенными под ним костями. Внутри бочки находится смертельно опасно отравляющее вещество… Часть дна бочки была облеплена донными отложениями, и Полундра стал усиленно тереть в этом месте, пока его глазам не представилась еще одна надпись: «Vorsichtig: Iprit».
Полундре вдруг стало жарко в его гидрокостюме. Иприт! Одно из опаснейших отравляющих веществ, химическое оружие, ныне запрещенное Женевской международной конвенцией. Даже небольшого количества этого газа достаточно, чтобы вызвать смертельное поражение организма. И все эти цинковые бочки в трюме были полны иприта! А он остался один на один с ними, в наглухо замкнутом стальном пространстве трюма, из которого нет выхода!
Только теперь Полундра ощутил, что холодный ужас стал овладевать им. Ледяной рукой взялся за горло, сдавил сердце. Глядя на темнеющие на полу силуэты бочек, Полундра представлял, что вот-вот цинковая оболочка не выдержит, что коррозия мгновенно разъест их, вода раздавит их как яичную скорлупу, и смертоносный газ вырвется наружу, уничтожая на своем пути все живое. Старлея даже прошиб пот при этой мысли, и голова его начала отчаянно кружиться. Полундра чувствовал, что у него определенно начинается глубинное опьянение, одна из самых страшных и коварных опасностей, подстерегающих аквалангиста.
Однако вдруг иное соображение возникло у него в голове. Конечно, если лопнет хоть одна из этих бочек, акватория Балтики на много миль вокруг будет лишена всяческой живности, и судоходство в этой части моря будет надолго запрещено. Однако как пострадает при этом он сам? Так или иначе, он в гидрокостюме и акваланге, они, прочные и герметические, не хуже противогаза способны защитить от ядовитого газа. Так что – Полундра чувствовал, что мысли его как-то путаются – пока он в акваланге и герметичность бочек не нарушена, отравление ипритом ему не грозит. Правда, воздуха для дыхания в баллонах остается теперь уже только на полчаса. Значит, тем более ему нечего расстраиваться, через полчаса, если его не вытащат отсюда, ему так или иначе крышка. Глупо, но факт: помирать предстоит в любом случае и очень скоро. И уж тем более не стоит паниковать из-за того, что находишься так близко от закупоренного наглухо ядовитого газа, непосредственно это соседство ему ничем не грозит.
