– Зюзюка, скажи, а как мне быть, ведь послезавтра этот
придет, смерд…
– Не смерд, простолюдин, я слово позабыла…
– Простолюдин? Ну пусть простолюдин, – засмеялась
я. – Он мне нравится.
– Ты замуж за него хочешь или так, поблудить?
– Ну, сперва надо, наверное, поблудить, а там видно
будет.
– Да что видно-то, где? Именно ничего не видно, зеркало
вон пустое. Он тебя обесчестит… и сгинет.
– Обесчестить меня уж никак нельзя, это со мной ох как
давно случилось…
– Поблудить очень охота?
– Охота, Зюзюшенька, – вздохнула я.
– Ох и нравы у вас нынче, ох и нравы, даже бабка твоя,
хоть и любила поблудить, но вслух никогда…
– Времена меняются.
Да уж, я насмотрелась… Я же одно время при дворе жила, тогда
тоже блудили… Ох блудили! Это потом, в имении у Милорадовых девицы себя блюли,
по такой надобности никогда ко мне не обращались, только все про замужество, ну
а уж как замуж выйдут, бывало, и блудят, куда ж денешься, но я их от больших
бед остерегала. Одной барышне, да нет уж, барыне тогда, не помню сейчас, кем
она тебе приходилась, я помогла… Муж у нее хороший был, добрый, щедрый,
красавец собой, а она возьми и влюбись в прощелыгу заезжего. Супруг-то делом
занят был, заводы у него за Уралом имелись, не лежебока какой-нибудь, а ей-то,
голубоньке, скучно, она все романы читала, на клавикордах играла, вышивала, а
тут барин один к соседям гостить пожаловал, она и влюбилась со скуки-то, грех
между ними случился, она даже про меня забыла, вскружил он ей головку-то и стал
подбивать с ним в Париж ехать… Клялся, божился, что все устроит, вывезет ее
тайком из России, вроде как свою сестру, никакие преграды ему не страшны, мол,
ну сама знаешь, чего мужчины сгоряча обещают, и она, дуреха такая, уж в дорогу
сбираться начала, тайком от челяди…
– И что? – в нетерпении перебила я.
Совсем уж было приготовилась… Ай, я вспомнила, Дунечкой ее
звали, так вот Дунечка стала свои фамильные драгоценности собирать, а их много
было, дорогущие, и тут обо мне вспомнила. Зюзюка, говорит, покажи, что со мной
будет? Ну я и показала… Сидит она в убогой комнатенке на постоялом дворе, без
денег, без драгоценностей, одна-одинешенька и слезами горючими умывается.
Побелела вся и спрашивает: «Зюзюка, милая, что же он, меня бросит?»
«Беспременно бросит, – отвечаю, – видать, прознал про твои
драгоценности, вот и решил со своей любовницей, которую за сестрицу выдавал,
обмануть тебя таким макаром…» Она как ножкой топнет, как закричит: «Все ты
врешь…» А у самой в голосе отчаяние, понимает она, что я правду говорю.
Поплакала она, покричала, а потом одумалась. Отказала тому прощелыге и с тех
пор только о муже и детях до самой смерти думала. Умерла она не старой, от
грудной жабы, а перед смертью все меня под подушкой держала, просила доченьку
ее беречь, а еще сказала: спасибо тебе, моя милая Зюзюка, если бы не ты, я бы и
свою жизнь погубила, и Ванечкину, и деток… С этими словами и отошла… Да, вот
еще что, имей в виду, я и днем все знаю, все слышу и вижу. Ох, устала я с
непривычки-то, спать хочу, да, и если блудить с простолюдином вздумаешь, ладно
уж, блуди, но не просто так…
– А как?
– Ну, чтоб понести, тьфу, залететь… Может, дочка
получится, так еще пожить охота…
И она умолкла. Видимо, заснула. Я ущипнула себя за руку,
больно… Значит, мне это все не приснилось. Зюзюка на самом деле ожила. Знаете,
как уютно, как защищенно я себя почувствовала. Есть на свете кто-то – или
что-то? – кому я небезразлична, кто лучше меня знает историю моей семьи и
пусть из эгоистических побуждений, но заботится о продлении рода… С ума сойти!
Или я уже сошла с ума и мне это просто примерещилось в бреду сегодняшней
эйфории?
Я положила Зюзюку под подушку, легла и сразу уснула.
Утром первой моей мыслью было – это все сон. Я схватила
Зюзюку, но она была такой, как всегда. Достала пудреницу, открыла… Ничего
интересного, пудреница как пудреница. Конечно, мне все просто приснилось. Но на
руке красовался синяк… и как прикажете это понимать? Смешно ведь думать, что в
двадцать первом веке у сорокалетней, вполне нормальной женщины… хотя, может, я
обольщаюсь и я далека от нормы? А ущипнуть себя могла и во сне, запросто…
Ладно, буду считать, что это был сон, а ночью посмотрим… А пока буду готовиться
к приему… простолюдина! Смешно, ей-богу… Между прочим, он с виду очень даже
породистый… Ерунда. Просто я, видно, так измучилась от одиночества… И вдруг
меня осенило: а ведь вчера был день смерти бабушки… А я, мерзавка, забыла.
– Прости, Зюзюка, я забыла.
Да, кажется, я все-таки спятила.
И я поехала на Донское кладбище, положила цветы на бабушкину
могилу, ее любимые желтые хризантемы…
Я вышла из лифта и обмерла. У двери Егора сидела собака!
Дивной красоты голубоглазая хаски. Она сидела и улыбалась! Господи, какая
прелесть! И тут же я вспомнила, что именно такую собаку видела в пудренице.
Ничего себе!
Я уже вставила ключ в замок, но меня неудержимо тянуло
пообщаться с собакой.
– Привет, собака!
Она еще шире улыбнулась.
– Тебя можно погладить?
Наверное, я бы не очень удивилась, если бы она мне ответила.
Но собака молчала. Я погладила ее. Похоже, она была мне благодарна.
– А чего ты здесь сидишь? Ты чья?
В этот момент приоткрылась дверь еще одной квартиры. На
площадке их три. Оттуда выглянула пожилая дама.
– Здравствуйте! – сказала я. – Я ваша новая
соседка, меня зовут Дарья.
Дама весьма благосклонно улыбнулась в ответ и вышла на
площадку.
– Очень, очень, рада! Меня зовут Эмилия Казимировна, Вы
уже окончательно переехали?
– Да. Может быть, зайдете ко мне как-нибудь
по-соседски.
– О, с удовольствием, а вы одна будете жить?
– Да, одна. А что это за чудная псина?
– Так это же Себастьян, пес Егора. Вы с ним еще не
знакомы?
– С Егором чуть-чуть знакома, а вот с этим красавцем
еще не имела чести… Но почему он тут сидит? Егора нет дома? Или он сбежал, а
Егор его ищет?
Дама вдруг прижала палец к губам и подошла ко мне совсем
близко.
– Нет, в том-то и дело, что Егор дома, и у него сейчас…
женщина, ну вы понимаете? А Себастьян при… этом не желает присутствовать… воет,
вот Егор его и выставляет.
– Значит, вся лестничная клетка знает, когда к нему
дамы приходят и зачем? – засмеялась я.
– То-то и оно.
В этот момент в ее квартире зазвонил телефон. Дама смущенно
развела руками и засеменила к себе.
– Себастьян, может, в гости зайдешь? – я открыла
дверь своей квартиры и пригласила пса.
