Наконец мне надоел этот цирк, и я закончил представление одним точным ударом за ухо. Я вытер слюнявый ствол об одежду жертвы и направился к ступенькам, предварительно дослав патрон в патронник, обхватив ребристую рукоятку обеими ладонями.
Инна не отставала от меня ни на шаг, выглядывая из-за спины и устремляя свой взор туда же, куда и я, – в направлении откинутого люка.
Глава 5
Сколько мы ни всматривались, сколько ни вслушивались – ответом нам была полная тишина. Похоже, что Андрей просто-напросто сбежал.
Шагнув на первую ступеньку, я внутренне похолодел от пронзительного скрипа, который, как мне казалось, слышен был даже за километр от заплесневелого, пахнущего хлоркой и мышами подвала. Осторожно ступая и выставив перед собой пистолет, я поднялся наверх.
Резко вынырнув, я вновь втянул голову обратно, ожидая, что матерый враг тотчас же разразится беспорядочной стрельбой, но ничего такого не произошло. Ответом была абсолютная тишина, нарушаемая громким биением моего сердца.
Собравшись с духом, я сгруппировался, как сжатая пружина, и выбросил собственное тело на окрашенные доски деревянного пола, при этом кувыркаясь почище любого гимнаста или циркового акробата. Во время этих головокружительных кульбитов мое зрение цепко выхватило ссутулившуюся фигуру, уютно примостившуюся в дверном проеме, – указательный палец автоматически нажал на спусковой крючок, посылая в неприятеля три свистящие пули.
В мгновение ока я оказался рядом с медленно завалившимся на бок силуэтом и произвел обязательный контрольный выстрел.
У моих ног валялась старая вешалка, а через ватную телогрейку можно было промывать макароны. Три вертикальных отверстия почти налезали друг на друга в районе предполагаемого сердца, а четвертый заряд пригвоздил к полу сальный воротник.
Только теперь я смог как следует осмотреться и осмыслить происходящее.
Домик был старый и ветхий. Облупившаяся на стенах штукатурка открывала любопытному взору подгнившие бревна времен Русско-турецких войн, а провисший потолок рисковал в любую минуту обрушиться.
Вернувшись к подвальному люку, я тихонько позвал девушку, сказав:
– Выходи, всех врагов я перестрелял.
Карабкаясь по крутой лестнице, Инна пугливо озиралась по сторонам в поисках кровавых трупов, но ничего, разумеется, не обнаружила.
Ее личико озарила робкая улыбка, и она тихо спросила:
– Пошутил, да?
Вместо ответа я отстранил девушку от темного проема и захлопнул крышку.
Жаль, что под рукой не было свежего бетона или гипса – я бы с огромным удовольствием замуровал в подполе лысого мерзкого красавчика. Но пришлось ограничиться навесным амбарным замком.
– Пошли. – Я спокойно взял Инну за руку и увлек к выходу.
Темная ночь обдала нас теплым ветерком с моря. Вокруг мирно спали сельские домики.
Оказавшись за воротами, я обнаружил узенькую улочку, ведущую в двух направлениях – направо и налево. Выбор, понятно, был небогатый, и мы зашагали наобум к мерцающему вдали фонарному столбу. Когда наши стопы коснулись мягкого асфальта, я заметил прямоугольный указатель, гласивший, что мы на симферопольской трассе, а поселок, из которого нам удалось благополучно выбраться, имеет гордое название «Пионерский».
Минут через десять сзади мелькнул далекий свет фар, а уже после раздалось громкое тарахтение.
Я встал на проезжей части, широко расставив руки в стороны, и сказал:
– Трактор, что ли, едет или отлетавший свое «кукурузник» со спиленными крыльями?
Оказалось, я ошибся: это был всего-навсего горбатый «Запорожец», неизвестно каким чудом сохранившийся до наших дней.
Водитель колымаги хотел сначала проскочить мимо – понятное дело, какой дурак захочет рисковать этаким редким антиквариатом, подбирая в глухомани неизвестных особ, – но вдруг остановился, по-видимому, рассмотрев девичью фигуру.
Из кабины высунулся здоровенный детина с плоской, как штыковая лопата, бородой и раскатисто пробасил:
– Куда ехать?
– Нам в сторону Массандры.
Когда горбатый уродец остановился у закрытых ворот особняка, в небе проступили первые признаки надвигающегося утра.
Вопреки моим ожиданиям сонная охрана ни единым жестом не выдала своего удивления по поводу прибывшей Инны. Когда мы подошли с ней к мраморному крыльцу коттеджа, навстречу выскочил радостный Анатолий Иванович и, заключив любимую дочь в тесные объятия, увлек ее за собой.
На меня он даже не взглянул, что ощутимо задело мое самолюбие.
Инна решительно отстранилась от отца, подошла ко мне и спросила:
– Виталик, ты еще не забыл своего обещания?
Я несколько опешил, потому что действительно не понимал, о чем она говорит.
– По поводу руки и сердца, – напомнила девушка мои слова, произнесенные в тесных и влажных стенах бетонного подвала.
Какое-то время я неуверенно мялся, не зная, с чего начать, а потом сказал, обращаясь к Кораблеву:
– Тут такое дело, Анатолий Иванович… В общем, я хочу стать вашим зятем.
Скуластое лицо бизнесмена свела нервная судорога, но он быстро взял себя в руки и грубовато ответил:
– Этого не будет никогда.
На этот раз пришлось удивляться Инне – она высоко вскинула тонкие брови и спросила:
– Почему так категорично, папочка? – Последнее слово прозвучало несколько раздраженно, с нескрываемой долей иронии. – Ты ведь всегда говорил, что я вольна в собственном выборе будущего супруга.
Кораблев невольно задвигал желваками и с расстановкой произнес, делая ударение на каждом слове:
– Кто угодно, только не он.
Пришла пора и мне удивляться. Приняв развязную позу, я заговорил:
– Вас не устраивает мое прошлое, будущее или настоящее? Или, может, по-вашему, я негодяй какой, а?
Прозвучавший ответ буквально сбил меня с толку.
Все в той же манере, растягивая слова, Анатолий Иванович прошептал:
– Вы действительно негодяй и подлец, каких свет не видывал. Сегодня же забирайте свои вещи и отправляйтесь на все четыре стороны, чтобы духу вашего не было…
Инна резко оборвала говорящего, почти закричав:
– Папа, замолчи! Как ты можешь так говорить? Виталик рисковал своей жизнью, чтобы нам сейчас с тобой разговаривать…
– Не-е-ет, – процедил коммерсант, – это я рисковал своими деньгами, которые благополучно заплатил полчаса назад за твое освобождение. А он, – указательный палец ткнул в мою грудь, – шарлатан и авантюрист, у которого хватило наглости явиться в этот дом и просить твоей руки…
У меня в голове мелькнула смутная догадка, и я спросил, стараясь придать тону как можно больше спокойствия и миролюбивости:
