Когда с первой частью перевоплощения было покончено, мы занялись главным – то есть лицом.
Принесенный мною грим небрежно полетел в мусорное ведро, а на смену ему пришла настоящая, фирменная французская косметика.
Усадив меня на стул, незнакомка – я до сих пор не знал ее имени, но спрашивать было как-то неудобно после того, что уже случилось, а она не спешила открыть свое инкогнито – вооружилась тонкой кисточкой и принялась водить ею по моим ресницам.
Минут двадцать я стойко переносил все тяготы и лишения, связанные с женской красотой, ощущая, как мои губы деревенеют от губной помады, а глаза сильно чешутся, раздраженные непривычными тенями. Только теперь я понял, как тяжело Верке Сердючке в ее гриме…
В конце концов портрет был готов; наложив последний штрих, как опытный художник делает завершающий мазок на своей картине, собеседница удовлетворенно произнесла:
– Можешь полюбоваться собой в зеркале. Хотя подожди. – Ее глаза поискали что-то в комнате, а потом в руках появилась прозрачная косынка, из которой она накрутила на моей голове тюрбан.
Несмело приблизившись к дверце платяного шкафа, я заглянул в собственное отражение и ужаснулся – на меня нагло пялилась престарелая проститутка, чей досуг составляли беспросыпное пьянство и отгребание постоянных тумаков от клиентов.
По-видимому, я произнес вслух все, что думал о своей новой внешности, так как она стоически произнесла:
– Уж не обессудь, что вышло, то вышло. Но если честно, то будь я мужчиной, ни в жизнь бы не подошла к такой шалаве – просто дрожь по коже пробегает от одного вида. Нет, честно!..
– Ладно тебе, – обиженно произнес я, входя в роль, – тоже мне, Мадонна выискалась.
Женщина засмеялась, а потом предупреждающе заметила:
– Смотри не привыкни, а то женский мир лишится яркого самца.
Мне было не до смеха, и я просто промолчал, перекладывая из карманов старых джинсов все содержимое в узкие прорези юбки.
Не поблагодарив мимолетную любовницу за оказанные услуги, я вернулся в свой номер, прихватил пистолет и через минуту оказался на улице.
К огромному удивлению, я обнаружил, что никто не тычет в меня пальцами и не запугивает маленьких детей моей наштукатуренной вывеской.
В какой-то момент мне даже показалось, что я остался тем, кем был на самом деле, но отяжеленная хромированным стволом сумочка и оголенные коленки возвращали меня к неумолимой реальности.
Неторопливой походкой я зашагал в сторону интуристовского пляжа. У меня не было никакой конкретной цели – ноги привычно топали по асфальтовой дорожке, а руки прижимались к бедрам, чтобы не перейти на привычную отмашку.
Глава 7
Все же я не зря принял все должные меры предосторожности. То тут, то там попадались менты. Они явно высматривали высокорослых мужчин. Моя же преображенная фигура их явно не привлекала. Сунув руку в карман юбки, я вспомнил, что утопил мобильник. К счастью, в городе-курорте еще есть уличные таксофоны… А уж как позвонить без карточки, знает, наверное, любой школьник.
Я долго вслушивался в длинные гудки, и лишь спустя минуту трубка ответила голосом Инны:
– Слушаю вас.
– Привет, Инна, это Виталик.
– Ты где? Я уже стала волноваться. Тут приходил опять этот капитан, правда, с его лицом случились некоторые неприятности, так вот, он сказал, что тебя разыскивают за убийство и нанесение тяжких телесных повреждений. Между прочим, ты не знаешь, что случилось с его физиономией?
Конечно же, я знал, но распространяться об этом по телефону как-то не хотелось, поэтому пришлось отделаться ничего не значащей фразой:
– Может быть, попал под паровоз?
– Наверное… Я очень волнуюсь за тебя.
Мне хотелось сказать еще что-нибудь этакое, душевное и хорошее, но я не смог подобрать нужных слов и поэтому промолчал.
Инна по-своему интерпретировала мое молчание, одухотворенно произнеся:
– Вот и я, как вспомню о тебе, так все слова куда-то сами собой исчезают. – Вдруг она встрепенулась. – Слушай, а может, тебе что-то нужно, ну, деньги там, помощь или еще чего?
– Нет, спасибо. У меня все есть, – ответил я твердо.
На самом деле мне нужно было знать две вещи: одна чисто тактическая – это увериться наверняка, как быстро сработают поганые менты, висящие на телефонном проводе и подслушивающие наш разговор; а вторая стратегическая, она же глобальная – как выйти на Прелясковского, чтобы не привлекать лишнего внимания, но в то же время заставить его засуетиться.
Поразмыслив несколько секунд, я произнес, якобы обращаясь к телефонной собеседнице, на самом же деле мои слова предназначались для тех, кто благополучно стирает уши о чужие разговоры:
– Послушай меня, девочка моя. – Впервые за время нашего общения я позволил себе маленькую фамильярность, чем привел ее в неописуемый восторг.
– Мне очень нравится это словосочетание, – очень нетерпеливо перебила меня Инна, – так и называй меня впредь.
– Хорошо, – от чистого сердца пообещал я и продолжил: – Если Прелясковский, ну, этот самый опер, придет еще раз, передай ему, что завтра, в двенадцать ноль-ноль, я буду ждать на том же месте, где застал его с голой попой. Если же он не придет на встречу, я зайду в первое попавшееся отделение милиции и предоставлю некоторые любопытные доказательства того, что он не честный мент, а гнусный оборотень в погонах. Все запомнила?
– Все, – бодро отозвалась девушка.
– Вот и умница, – похвалил я ее, – передай мои предупреждения дословно.
На самом деле последняя предосторожность была излишней, потому что я был совершенно уверен, просто убежден – наш разговор запишут на пленку и отдадут для прослушивания адресату.
– Целую, – поспешно выпалил я и повесил трубку, не дав Инне ничего сказать в ответ.
Едва я отошел от таксофона, как рядом с будочкой остановилась белая «шестерка». Из машины выскочили четверо крепких парней в цивильной одежде, но с автоматами наперевес и бросились к опустевшему таксофону. Вдруг сзади послышались торопливые шаги бегущего человека, и мое сердце сжалось от нехорошего предчувствия, а рука сама собой потянулась к лежащему в дамской сумочке пистолету. Меня настиг долговязый парняга из милицейской своры и нагло спросил:
– Эй, бабуля…
Резко обернувшись, я придал лицу недовольное выражение и надменно заговорил, вкладывая в интонации всю горечь шалашовки:
– Какая я тебе бабуля? – Правоохранитель откровенно стушевался и отвел взор, а я продолжал наседать: – Нет, вы только посмотрите на этого молодого кретина, – мой голос срывался на откровенный истерический писк, – я бабуля… это же только надо так оскорбить молодую женщину! Ты не отводи глазки, не отводи, посмотри на меня и скажи – это я-то бабуля? – По большому счету, мое негодование было справедливым – бабулей я не был, как, впрочем, и молодой женщиной.
