– Капитан, у тебя есть верблюд?
– Нет, – он глупо заморгал, уставившись на меня, – а что?
В другой ситуации я бы рассмеялся, но сейчас было не до смеха, поэтому я просто закончил:
– Так вот, купи себе верблюда и ему мозги компостируй. А селедка?
– А при чем тут селедка?
А я продолжал:
– Или купи себе селедку и крути ей, как говорят в Одессе-маме, голову. Все эти штучки, насчет экспертов, прибереги для своего начальства.
Прелясковский с трудом проглотил обиду, но в очередной раз сдержался, и, чтобы не ответить какой-нибудь дерзостью, он спросил:
– Тогда, может быть, вы, уважаемый сыщик, скажете, как поступить?
– Не знаю, – честно ответил я. И тут мой мозг поразила неожиданная догадка – я громко вскрикнул, испугав несчастного отца: – Совсем мозги растерял… Это же так просто…
Кораблев, заметив мой порыв немедленно смыться, требовательно вцепился в мою сорочку, почти что запричитав:
– Вы знаете, где она? Скажите – я вас отблагодарю! Умоляю!
Сперва я хотел просто его оттолкнуть, но мольба в голосе и несчастные глаза Анатолия Ивановича заставили меня переменить решение – я спокойно ответил:
– К сожалению, я не знаю, где она. Но постараюсь узнать в ближайшее время…
Прелясковский положил свою холеную ладонь мне на плечо и властно приказал:
– Вы обязаны сообщить следствию имеющиеся у вас сведения. В противном случае я вас привлеку за сокрытие фактов.
– Отдыхай, капитан. – Я резким ударом сбил его руку, как бы случайно попав в болевую точку локтевого сустава.
Пока мент корчился от боли, я уже бежал по тенистой аллее, направляясь к металлическим воротам. За моей спиной послышался сдавленный голос моего работодателя:
– Не мешайте ему, Артур Викторович, – пусть идет. Постарайтесь обеспечить ему режим наибольшего благоприятствования… Виталя – порядочный человек. Хотя и своеобразный.
Выйдя за пределы поместья, я стал ловить такси. Неожиданно рядом затормозил красный «жигуль». Открылась водительская дверь, и передо мной возник двухметровый жлоб из охраны, которого пару часов назад я пытался научить вежливости.
Жлоб подошел ко мне и молвил почтительно:
– Шеф приказал дать тебе машину и деньги. – Он вложил мне в руку толстую пачку купюр по сто гривен. – Еще он просил передать, что, если тебе удастся выйти на похитителей, договорись с ними о месте и времени передачи требуемой суммы – он согласен платить.
Я рассовал по карманам хрустящие банковские билеты и направился к водительской дверце. Охранник остановил меня возгласом:
– Возьми меня с собой. Драться, конечно, так, как ты, я не умею, но, может быть, пригожусь.
– Извини, – пробурчал я, – но одному привычнее.
Усаживаясь за руль, я услышал робкий вопрос:
– Скажи, Виталик, – он впервые назвал меня так, – а где ты научился всему этому… ну, приемам?
– Долгая история, да и незачем тебе всего знать. Целее будешь, – выдохнул я и нажал до упора педаль акселератора.
Автомобиль послушно полетел по извилистому горному шоссе, чутко реагируя на мои прихоти.
Почти полгода я не сидел за рулем, но мастерство не пропьешь – настигая впереди идущую машину, я, рискуя врезаться во встречный транспорт, шел на обгон, прижимаясь к осевой полосе, как тигр перед прыжком. Водители других автомобилей мне беспрестанно сигналили, маячили фарами дальнего света и выразительно прикладывали указательный палец к виску, но я уверенно летел вперед.
Уже спускаясь по серпантину Южнобережного шоссе, я едва не окончил свою жизнь под бампером тяжело груженного «КамАЗа»: я делал очередной обгонный маневр, оставляя справа новенький «Опель», и тут показался грузовик. Надсадно урча многосильным мотором, самосвал поднимался в горку.
Мне оставалось только два пути: либо слететь в кювет, либо приклеиться мокрым пятном к радиаторной решетке грузовика – и то и другое было для меня громкой музыкой, которую я уже не услышу; поэтому я выбрал третий – резко крутанув руль вправо, я раскурочил бок «Опеля», притирая его к каменистому бортику.
Вишневая краска «семерки» обагрила салатовый борт «Опеля», но это лучше, чем тот же цвет, только жидкий и на асфальте.
О чем кричал заслуженный ветеран – осталось для меня загадкой, но уж точно не о талонах на усиленное питание.
Мысленно я попросил у него прощения, но даже не удосужился помахать бедолаге ручкой.
Я остановился на стоянке перед гостиницей «Ялта», торопливо закрыл машину и побежал в сторону пляжа. Мне все казалось, что я недостаточно скор, – а что говорить о громоздком лифте, кабина которого не опускалась, не ехала и даже не ползла – она издевалась над моей нервной системой.
Пролетев пару сотен метров, я оказался перед полированной стойкой. Лысый бармен Борик непонятливо уставился на мою взмокшую физиономию.
– Где тот урод, который споткнулся с моей помощью? – на одном дыхании выпалил я, требовательно глядя в сверкающую лысину.
Отложив в сторону натертый до блеска стакан, Борюсик выпучил громадные глазки и спросил:
– А что, Виталя, ты считаешь, он недостаточно ушибся? Хочешь повторить? Так он давно отвалил в сопровождении Насти…
– Кто такая Настя? – нетерпеливо переспросил я. – Где ее найти?
Собеседник хотел пошутить, но понял по моей зверской роже, что это ему дороже станет, поэтому охотно дал необходимые пояснения:
– Гостиничная шлюха, ее довольно хорошо знает Толик – ночной бармен в круглосуточной забегаловке. Живет в Алупке, такой дом с мансардой недалеко от Верхнего шоссе, очень приметный, слушай, как найти…
Я запрыгнул за руль и помчался в Алупку.
Алупкинский домик бармена действительно смотрелся стильно. Другого подобного в городке не было, и потому отыскать не стоило большого труда.
Я же, войдя в скрипучую калитку, обнаружил во дворе хозяина.
Видимо, физиономия моя действительно была зверской. Толик сперва обомлел, но, узнав во мне робкого, податливого Виталю, он высокомерно улыбнулся – а зря. Остренький носок моей туфли, уже сегодня побывавшей в работе, обтер с плоского лица глупую улыбку, а заодно и пару зубов. Бармен растянулся во весь рост на сырой земле, на что я тактично заметил:
– Вставай, а то простудишься. Синоптики обещают похолодание.
Толик, обреченно понурив голову, послушно поплелся за мной.
Пока мы отъезжали от дома, поникший Толик прибито молчал. Первым заговорил я:
– Вам известно, что чистосердечным признанием вы смягчите свою вину?
Бармен лишь кивнул, но вдруг неожиданно оживился:
– Виталя… Что все это значит? И вообще – ты что… не совсем садовник?
