— Передайте: нашли труп водителя, — распорядился лейтенант.
Скуридин снял рацию, отодвинулся от убитого и принялся подстраивать частоты.
— Снимите! — показал Святой на голову, но никто из солдат не шелохнулся.
Командир сам выдернул шест. Отрубленная голова слетела с палки и глухо шлепнулась в песок.
— Похоронить надо! — неуверенно произнес Ковалев. — Лисы объедят.
— Некогда. — Святой обеими руками взял голову и положил рядом с туловищем. — Подберет милиция, передаст родным. Скуридин, что со связью?
— Батареи дохлые! — развел руками радист.
— Проверить поленился?
— По тревоге подняли, когда было проверять! — обиженно шмыгнул носом Скуридин.
Отделение Голубева было лучшим в первом взводе.
Рогожин лично подбирал парней, присматривался к ним, проверял на прочность. Опыт Афгана подсказывал Святому — уверенность в подчиненных удваивает и собственные силы. Жаль, «афганцы» разъехались. Кто домой, кто по госпиталям… А кто нашел успокоение под скромными стандартными гранитными плитами…
Обезглавленное тело спецназовцы присыпали землей.
Скуридин продолжал возиться с рацией. Он тщетно вызывал оперативный штаб, координирующий преследование:
— Роза, ответьте Пиону… Роза, я Пион…
Согнутая в дугу порывами ветра, антенна болталась, будто сломанная мачта парусника после бури.
— Нет связи, товарищ старший лейтенант! — Скуридин виновато смотрел воспаленными от попавшего песка глазами. — Может, ракетницей сигнал подадим? «Вертушки» тоже бандюг ищут.
— Продолжай вызывать! — приказал Святой. — Еще десять минут отдыхаем и вперед! Проверьте оружие, почистите. Можете перекусить…
— Около мертвяка? — Младший сержант Николай Серегин скорчил трагическую мину. — И по такой жаре! Я, если поем, сразу оперу «Риголетто» исполню…
— Тебе шалман посреди пустыни подавай, — подколол его Паша Черкасов.
— Желательно с пивком холодненьким, симпатюлечкой за соседним столиком и музоном отвальным! — продолжал упражняться в мазохизме Серегин. — Пенку с пивка сдуть, пригубить глоточек, посмаковать и рыбки кусочек пожевать… Он вытянул губы дудочкой, наглядно изображая процесс.
— У нас знатная рыба! — поддался общему расслаблению Ковалев. — Батяня засолит — пальчики оближешь. Сам председатель колхоза его сельди уважает! Когда сына женил, к нам прибежал рыбешки попросить!
— Деревня, глухомань! — переключился Серегин на северянина. Колхознички! Растят хрен да лебеду кормить сограждан, не поднявших целину.
— Зачем лебеду… Сама растет, — невозмутимо ответил Ковалев. — А хрен я очень уважаю. Особенно со студнем!
— Иван! Ты тормозом прикидываешься или по жизни такой приторможенный? упражнялся в остроумии младший сержант, сидя на безопасном расстоянии.
Физическая сила спокойного помора была во взводе хорошо известна. Земляк Ломоносова без труда двадцать раз подтягивался на перекладине, а уж крутить «солнышко» мог бесконечно.
— Я же архангельский. У нас «дергунчиков» не любят! — с достоинством, как и подобает истинному «моржееду», отозвался Ковалев.
Он снял рюкзак десантника, достал тряпочку, запакованную в маленький полиэтиленовый пакет, и принялся заботливо протирать затвор автомата.
— Серегин, подвязывай болботню! — сказал командир отделения, старший сержант Голубев. По нраву он походил на Ковалева: такой же рассудительный, скупой на слова. — Трындишь без толку, а автомат весь в песке. Тебе басмачи башку точно спилят!
— Уделаются, Слон! Я же боец непобедимого первого взвода отдельного батальона спецназа! — шутил неунывающий Коля.
— Глохните! Связь есть! — крикнул Скуридин. — Товарищ старший лейтенант! Роза ответила…
— Гербарий какой-то! — сострил напоследок Серегин и умолк.
-..Обнаружили труп! — Святой говорил, прижимая переговорное устройство к губам. — Координаты передаю…
Да! Труп обезглавлен!.. Голова отделена от туловища! Так тебе понятно?.. Да. Предположительно — водитель. Вышлите вертолет забрать останки. Мы продолжаем преследование в северо-западном направлении. На связь выйдем в условленное время. Отбой!
Солдаты прислушивались к разговору. Рация — единственная нить связывала пятерых спецназовцев со знакомым и понятным миром, где были друзья, гарнизон, солдатская чайная и кино по выходным дням.
Сейчас же они пребывали словно в ином измерении, наполненном страхом, опасностью, лишениями и изнурительным зноем.
— Пашка, тарантул! — восторженно заорал Серегин.
— Где?
— Вон, к Ваньке крадется неформал пустыни! Здоровенный! — указывал пальцем младший сержант. — Щас цапнет его за помидоры! Вань, тикай! Деревня жениха потеряет!
Паук, перебирая мохнатыми лапами-ходулями, прытко преследовал лишь ему видимую добычу. Черные точечки глаз казались застывшими капельками смолы, овальная спина, покрытая пушком, была прочерчена невыразительным узором.
Ковалев нашел сухую веточку, осторожно перекрыл дорогу пауку и стал отгонять его в сторону.
— Мочи урода! Он же ядовитый! — подскочил на ноги Серегин.
— Не надо. Пусть живет! — ответил Иван.
— Слон! Ванька тарантула прибить отказывается! — притворно обиженно обратился к командиру отделения Серегин. — Поймать гада хочет, откормить и на тебя натравить за то, что ты его строевой задолбал!
Спецназовцы обступили насекомое и стали тыкать в него палочками, заставляя тарантула бегать по кругу. Ребята обменивались шутками, устроив забавную перебранку.
— Морда точь-в-точь как у нашего старшины! — заливисто хохотал Серегин.
Его друг, Паша Черкасов, возражал, дергая Серегина за рукав:
— Усы поменьше будут…
— У прапора?
— У таракана этого!
Замечание вызвало новый приступ хохота. Невозмутимый Голубев, обычно не отлучающийся от командира, присоединился к компании.
— И вправду, Ванька, забери паука домой! Посадишь на цепь у порога хату стеречь! — изнемогал от собственных приколов Серегин. — Никакой председатель за рыбой к батяне ходить не станет.
Тарантул наконец не выдержал и угрожающе встал на задние лапы.
— Ого, наглющий, паскуда! — отступил младший сержант. — Огрызается!
— «Черная вдова»! — авторитетно, словно профессор-энтомодог, определил присоединившийся к компании Скуридин. — Эпоксидным клеем его залить и в коробочку. Отвальный брелок для ключей получится!
Ребята галдели, подталкивали друг друга, забыв о трупе, о предстоящем пути, о возможной схватке.
«Детский сад, ей-богу! — думал Святой. — Зачем в армию с восемнадцати лет берут? Ладно бы не воевали, а так в каждой бочке затычка! Но ведь ты-то, старлей, из сапог с восемнадцати не вылезаешь!»
