— Иди, лох, своей дорогой, — окрысился организатор акции.
Его напарники, наоборот, сразу же сделали ноги. Репутация бывшего десантника была им хорошо известна.
Сюсьман, перебрасывая финку из одной руки в другую, жался спиной к стене. Выбив оружие, Виктор скрутил несостоявшегося хирурга. Ударом ребра ладони по шее он отключил отморозка, после чего принялся развязывать полумертвого Струну.
Но Сюсьман был крепче, чем казался. Очнувшись, он набросился на Виктора сзади. К его несчастью. Струна уже пришел в себя и не замедлил схватить своего мучителя за волосы. Недавняя беспомощная жертва превратилась в разъяренную бестию.
— Меня мало, на Витюху прыгаешь! — кричал Струна и принялся искать пальцами глаза Сюсьмана.
— Помогите… Охрана! Кончают! — заверещал тот.
Прибежавший наряд караула вырвал отморозка из рук вора. Сюсьману повезло. Струна живым кемеровского мальчика не выпустил бы.
Начальник лагеря провел дознание, и двое других подонков не стали запираться. Федор Васильевич не хотел держать у себя потенциального подвешенного к потолку отморозка и добился его перевода в другой лагерь. Но, как говорится, от судьбы не уйдешь.
По достоверным сведениям, Сюсьман получил свое в пермских лагерях. Матерые зэгары не стали терпеть выходок сопляка. Его утопили в выгребной яме, куда сливались нечистоты со всей зоны. Что говорить, логика, достойная усопшего.
Струна поклялся до гроба помнить доброту друга, не позволившего сделать его евнухом.
Новиков знал истинную цену всем этим «падлой буду» и «век воли не видать». Ему было глубоко безразлично все вокруг, как это бывает у человека, чья душа выжжена дотла.
Под заваренный чифирь, распиваемый после отбоя, спасенный от кастрации божился отблагодарить Новикова по полной программе.
-..Все, братуха, загружаешься как честный фраер. Бухалово, бабы, захочешь косячок забить — все будет! — дубасил себя по впалой груди Струна.
— Не бухта! — устало отмахивался Новиков, припадая к алюминиевой кружке, обжигающей руки.
Зеки старались не шуметь, получив сведения, что хозяин зоны, то бишь Вепрь, находится на территории лагеря.
— Ну, везуха по жизни! Второй раз от падл офицерюга спасает. Меня в Бутырке чуть псих из отморозков не придушил! Ломка у сцыкуна началась, он на меня и наехал! — шепелявя и проглатывая согласные буквы, делился пережитым Струна. — Задушить хотел, козлище смердющий. Я уж отходняк словил. Небо в алмазах просек, а Святой падле по горбу… чах… чах…
Вор энергично рубанул ладонью по воздуху.
— Святой? — Новиков схватил вора за плечи, разворачивая к себе лицом.
— Ну да! Корефан мой по жизни!
— Рогожин Дмитрий?!
— Да. Он самый. Мы вместе парились в Бутырском СИЗО. Я под психа косил, а Святого по мокрухе крутили.
Он какого-то делового за брата замочил! Сорвался, понимаешь! — Струна горестно вздохнул и добавил:
— В психушку моего корефана запаковали! Подопытным кроликом сделать хотели!
Новиков слушал внимательно, не перебивая разомлевшего от чифиря вора. Стянув через голову майку. Струна обнажил высохшее, синее от наколок плечо. Ожесточенно почесав бок, ушибленный во время драки, собеседник Новикова спросил, хитро щуря глаза:
— Тесен мир? Никак я с друганом твоим скантовался в Бутырке? Точняк?!
Бывший офицер подтвердил догадку зека коротким кивком головы. Новиков прикрыл ладонью верхнюю часть лица, явственно скрипнув зубами.
— Не гони тоску, Суворов! — Струна подсел поближе, толкнув собеседника плечом.
Понизив голос до шепота, слышного только им двоим, он скороговоркой зачастил:
— Святой не чета тебе. Конкретный мужик! С психушки он сорвался в два счета. Такой кипеж устроил! Больничку начисто разнес. Стебанутые шизики по всей округе расползлись, а Святой очкастого кенаря, который в его мозгах пытался поковыряться, вычислил и ой как жестоко наказал!
Вор сделал паузу, чтобы набрать воздуха. Передохнув, он продолжил:
— Я на ходку с Бутырок не пошел. Братва отмазала. Дали следаку взятку, а он и схявал! Потом следака свои же раскрутили… Дела закрытые подняли, и поволок я дальняк! Но Святому успел чиги
[5]
выточные сделать!
— Так что, он за границей? — уже ничему не удивляясь, спросил Новиков.
— Слинял за кордон, но вернулся… Тоже чудик! — Последнюю фразу вор произнес с оттенком неодобрения. — Тусуется в Москве, пока не замели. Слушай, Суворов, может, нашему приятелю маляву толкнуть? У нас тюремная почта работает!
Предложение передать весточку товарищу по оружию застало Новикова врасплох. Он недоуменно нахмурился:
— Зачем?
— Ну чтобы был в курсах! А потом. Святой зажиматься не станет. Посылочку сварганит, бабок подкинет. Может, еще чего-нибудь учудит! — развил мысль Струна.
— Не надо! У каждого своя дорога! — тихо сказал Новиков, размышляя об общности судеб ставших ненужными Отечеству офицеров.
Годы, проведенные в заключении, не сломили Виктора.
Но мир он теперь видел только в двух цветах: черном и белом. Так воспринимают окружающий ландшафт волки, не различающие оттенков.
Навязчивый собеседник не отставал.
— Виктор! — Струна спичкой ковырял в желтых прокуренных зубах. Откинешься на волю, чем заниматься будешь?
— Не знаю.
— Иди ко мне в связку!
— Карманы чистить? — невесело усмехнулся бывший офицер.
— Хотя бы! Чистое занятие! Три секунды страха, день гулянки от души! Знаешь, какие теперь тузы попадаются?!
— Струна, каждый день слышу от тебя одно и то же. Никакого размаха, никаких идей. Скучный ты человек…
— Презираешь! — заныл вор. — А я тебя уважаю, хоть ты и дурак. Круглый идиот.
— Это еще почему? — скорее по инерции, чем из любопытства, спросил Новиков.
— Прикинь! Отсидел порядочно. — Струна глубоко вздохнул. — Выйдешь конченым фраером. Ни кола ни двора. Прописки нету…
— К друзьям подамся.
— Постесняешься позорить! — уверенно возразил Струна. — Кем ты к ним приедешь? Зеком, срок оттрубившим по полной… Не заливай, Витек! Совесть тебе не позволит в родных краях показаться. Ушел офицером — вернулся блатарем!
На работу тебе не устроиться, разве что ассенизатором.
— Годится! — бросил Новиков, с грохотом отставив кружку с чифирем.
— Опять маньку клеишь! — качнул головой Струна. — Гордость не позволит бывшему офицеру дерьмо черпать.
Я тебе дело предлагаю. Сейчас знаешь какие возможности!
