— Имел неосторожность показать его корыстному человеку, — все еще колеблясь, произнес Голубев. — Наведывался к нам в деревню некий Гаглоев…
— Урюк? — мрачно переспросил Николай.
— Не похож. Русский с виду, маленький такой плюгаш, — отрицательно покачала головой прислушивающаяся у дверей к разговору Ирина. — Антикваром представился.
Собирателем уральской старины. Обещал деньги на восстановление церкви пожертвовать.
Жестом Василий остановил жену.
— Я к нему с открытой душой отнесся. Иконы показал, требники, облачение священника, сохраненное односельчанами. Церковь ведь только в пятидесятые годы при Хрущеве закрыли. Батюшка вскоре умер, местные жители его наследство и сберегли. Потом все, что уцелело, мне передали. Эта чаша больше ста лет в нашей церкви хранилась. Известный на весь Урал лесопромышленник Петр Савватеевич Ванеев в дар Поднес. У него мать была родом из нашей деревни.
Голубев остановился, чтобы перевести дух.
Воспользовавшись паузой. Святой снова взял потир… Серебро приятно холодило руки. Зеленые камни как по волшебству притягивали взгляд.
— Видел он и потир! — продолжал Василий.
— Показал проходимцу чашку! — воскликнул Серегин. — Лопух! Слон безмозглый! Ничему тебя жизнь не научила!
Голубев пропустил мимо ушей обидное замечание.
— Сразу прицепился: «Продай да продай!» Как начал просить, я неладное и почуял. Забрал у него чашу, объяснил: для церкви берегу, не на продажу. А он юлой вокруг меня…
Потом видит, что я не отступаю от своего, грозить стал: «Сам от потира избавиться пожелаешь. Несчастье он приносит.
Хорошие деньги заплачу, из этой дыры уехать сможешь. Вылечишься». Василий стиснул кулаки и отчаянно выкрикнул:
— Не мог я ему продать! Понимаете! Не моя это чаша!
Она всей деревне принадлежит! Старики из нее последнее причастие принимают!
Совершенно ошарашенные, Святой с Николаем молча переглядывались, давая хозяину дома выговориться.
— Он еще несколько раз приезжал, — пробормотал Василий. Его правая рука непроизвольно массировала грудь.
— Сердце? — встревоженно спросила Ирина.
— Жжет! — одними губами произнес Голубев. — Дай нитроглицерина… После него эти черти в черном на меня и налетели. Пацаны сопливые! Куртки черепами с молниями размалеваны. Нанял их Гаглоев меня запугать! Сатанинское отродье!
После лекарства Василию полегчало;
— Милиции сообщали?
— Участковому. Он у нас один на четыре деревни. Напьется до поросячьего визга и спит под перевернутым мотоциклом в придорожной канаве. А начальник районного отделения сразу сказал: «Я пост к каждой избе поставить не могу!».
— Толку от ментов мало, пока трупа нет, — заметил Николай. — Нет трупа — нет факта преступления. Ты, Вася, иди, укладывайся спать! Мы с командиром лельмешки, пожалуй, доедим. И водочка у нас осталась. Вечный бой, покой нам только снится!
Николай старался сгладить тягостное впечатление от рассказа Голубева.
— Не получается праздника! — грустно заключил Святой. — Василия одного оставлять нельзя. Эти щенки жалости не знают. Они звереют от крови.
— Может, Гаглоева попытаемся найти? Накостыляем по шее антиквару! предложил Серегин.
— Отпадает! Во-первых, хмырь где-то затихарился. Найти его в городе, ничего, кроме фамилии, не зная, почти невозможно. Во-вторых, из деревни нам уезжать нельзя. Надо держать глухую оборону! Они сами пожалуют. Тут мы их и встретим! Сявки! На кого руку подняли?!
Кулак Святого вдребезги разнес тарелку.
Пили друзья в этот вечер много, как пьют люди, ищущие забвения. Водка не брала, а только будоражила воспоминания, тяжелила голову.
— Тошно на душе! — признался Святой. — Банников, гад, по судьбе не только моей плугом прошелся!
— Замочим падлу! — еле ворочая языком, пообещал Серегин. — Командир! Есть сюрприз!
Нетвердой походкой он проследовал к двери.
— Не надо сюрпризов! — слабо протестовал Святой.
Вернулся Николай с большой спортивной сумкой. Порывшись в ней, он извлек бумажный сверток.
Николай разорвал оберточную бумагу и, словно фокусник, взмахнул руками, и бело-голубой десантный тельник затрепетал над ним.
— Вуаля! — объявил Серегин. — Бамбарбия кергуду! Ловкость рук и никакого мошенства.
Святой снял рубашку и переоделся. Подрагивающими пальцами гладил голубые продольные полосы тельника.
— Спасибо, Колян! — растроганно произнес Святой. — Мы еще повоюем! Мы еще покажем сукам, на что способны спецназовцы. Рано нас в расход списали!
— Заметано, командир! — вторил окончательно окосевший Серегин. Он попробовал подняться, но не вышло, упал грудью на стол, отчего вся посуда полетела на пол.
— Колонна, приготовиться к движению! — скомандовал он сам себе.
— Ого, ты загрузился под самые гланды! — заметил Святой и выволок друга из-за стола.
Тот пытался протестовать.
— Отбой, гвардии младший сержант! — снова скомандовал самому себе Николай. Видимо, способность соображать была им утрачена не до конца. Ирина, где нам укладываться?
— Сейчас постелю… — откликнулась супруга Голубева.
Дверь спальни она предусмотрительно оставила открытой.
Накинув халат поверх ночной сорочки, Ирина засновала по залу с постельным бельем, стала разбирать старомодный «турецкий» диван с валиками, обитый синим плюшем, протершимся во многих местах.
Святой прислонил к стене жертву зеленого змия и, стараясь не производить лишнего шума, подошел к приоткрытой двери спальни.
Там мерцал огонек лампады, освещая строгий лик Николая Угодника. Голубев лежал с закрытыми глазами. Его лицо было белее чистой наволочки на подушке. Василий не спал.
Страдальчески искривленные губы что-то шептали. Святой подошел поближе.
-..верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго, пришедший в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз. Молю Тебя: помилуй мя и прости прегрешения мои, вольныя и невольныя, яже словом, яже делом… — молился в одиночестве искалеченный солдат-спецназовец.
Святой краем тельника бережно утер холодный пот со лба Василия…
* * *
Неделя прошла спокойно, без каких-либо неожиданностей. Обитатели Малых Кержаков успели привыкнуть к тому, что в деревне остановились двое крепких мужиков — друзья их батюшки. Практичные старушки, вынужденные из-за немощи брать наглостью, эксплуатировали Николая и Святого на полную катушку.
С банкой браги в подоле они семенили к дому Голубева.
Трогательно заглядывая в глаза, бабки просили помочь нарубить дров, подлатать прохудившуюся крышу или поставить подпорку под оседающий от ветхости потолок избы.
