Святой вскочил на противника, как на необъезженного скакуна. Оседлав верзилу, он всем телом толкнул его головой в стоящий рядом автомат.
Амбал угодил лбом прямо в стекло. Оно разлетелось на куски. Пытаясь освободиться от наездника, громила вытянул руки, падая на заплеванный и покрытый мусором пол. Пятки Святого хлестанули его по бокам. Удар одной ноги пришелся ровнехонько в область почек.
Верзила жалобно застонал и обмяк. Его голова билась об автомат с частотой отбойного молотка. В раскрытый рот гиганта с каждым ударом высыпалась порция жетонов.
Он отплевывался, давясь металлическими кругляшами. Наконец, обессилев, верзила начал клониться набок.
Святой соскочил с него и для верности рубанул ногой в челюсть. Та клацнула от сильного удара – громила опрокинулся навзничь. Из разбитого рта фонтанировала кровь вперемешку со слюной. Гигант пробовал выплюнуть застрявшие в глотке жетоны и осколки зубов.
Психологически сражение было выиграно, оставалось добить противника физически.
Шестеро парней против хотя бы всего лишь двоих, но отставных спецназовцев были, как говаривал чеховский герой, «все равно что плотник супротив столяра». Святой едва успел пригнуться, как над ним в великолепном прыжке пролетел Серегин. Его пятка свернула набок нос одному из качков, и тот улегся рядом с идиотом.
Проведя серию бросков, Святой смог записать на свой личный счет еще двоих. Один угодил на крышку автомата, второй отлетел в сторону выхода, проскользив по полу метра три-четыре.
Оставались трое боеспособных врагов. Но зрелище учиненного незнакомцами побоища начисто лишило их уверенности в своих силах.
Парни сгрудились. Они были в таком шоке от зрелища поверженных товарищей и особенно окровавленного верзилы, бывшего главным козырем команды, что не оказали серьезного сопротивления, чем заслужили гуманное к себе отношение.
Святой попросту провел два прямых удара в челюсть. Серегин сделал классический апперкот. Троица перешла из разряда грозных качков в разряд потенциальных пациентов хирургов и ортопедов.
Наголову разбитый генерал Боца с разинутым ртом остолбенело стоял посреди прохода.
Серегин подошел к нему и по-отечески похлопал по заросшей щетиной щеке.
– Болит хобот? – участливо спросил великодушный победитель.
В ответ раздалось лишь страдальческое мычание.
– Обложи льдом! Только не передержи! – посоветовал Николай. – Он ведь у тебя не моржовый!
Скорее от отчаяния, чем из героизма, качок саданул измывающегося над ним Серегина по подбородку.
– Получай! – гаркнул он, отводя руку для нового удара.
Реванш не состоялся.
Серегин отбил руку Боцы локтем и всадил в солнечное сплетение противнику свой кулак. Эффект превзошел все ожидания. Боца пронзительно вскрикнул и переломился пополам, хватая воздух округлившимся ртом.
Стараниями двоих друзей зал «Эльдорадо» превратился в печальное средоточие сломанных автоматов, корчащихся человеческих тел и выбитых зубов.
– Уходим! – не терпящим возражений тоном приказал Святой. – Наделали делов по твоей милости. Первый день вместе, и такие развлечения!
Ощупывая разбитый подбородок, Серегин неунывающим голосом произнес:
– Форму, командир, не потерял. Отлично молотишь!
Он подобрал свой плащ и направился к столу за деревянной стойкой.
– Петруша, у меня жетоны в кармане завалялись, обменяй!
Кассир из зала «Эльдорадо» вжался спиной в стену и наставил на Серегина пистолет.
Как и предполагали спецназовцы, оружие оказалось газовым.
– Не подходи! – просипел дохляк. В его расширенных зрачках читался животный страх. – Замочу! Дырок в шкуре наделаю! Стрелять буду!
Казалось, еще немного, и он расплачется как ребенок.
– Дурашка! – добродушно бросил Николай, обошел перегородку, взял револьвер за ствол.
Парень не сопротивлялся. Ужас парализовал его. Губы кассира шептали что-то совершенно ритуальное:
– Боца вас найдет! Крутые, да?! Все можно… Автоматы бить можно… Не трогай меня, бычара, глотку перегрызу! У меня кореша на зоне мастевые. Кегли убери… Не трогай!..
Парень не понимал, что говорит. Бессмысленные слова лезли из него, словно фарш из мясорубки, руки суетливо дергались перед носом Серегина.
Николай перехватил запястье парня, несильно заломил руку.
– Ну что, пацан, – усмехнулся он. – Тебе эту игрушку в рот вставить или еще куда?..
Зрачок дула, разделенного специальной перегородкой, уставился в полубезумные глаза кассира зала «Эльдорадо».
– …И стрелять, пока не надуешься газом, как воздушный шарик! – Николай готов был выполнить свою угрозу, настолько ему был омерзителен этот слизняк. – Но больно много дырок завязывать надо, возиться неохота…
Рядом перепуганная до смерти лохматая девчонка размазывала потекшую тушь по щекам.
– Отпустите его, дяденька! – скулила она. – У него сердце больное. Белый билет!.. Ну, пожалуйста! Нам и так Боца вломит.
Держась за ручку двери, Святой прикрикнул на разбушевавшегося друга:
– Достаточно наворочали! Отпусти мальчишку! Уходим отсюда!
– А деньги? – спросил Николай.
– Оставим за нанесенный ущерб, – отрезал Святой.
В Серегине взыграло благородство. Он отпустил мальчишку, чье лицо из зеленого стало пунцово-красным, приобнял девчонку за худенькие, вздрагивающие от рыданий плечи и, подталкивая перед собой, подвел ее к сидящему у искореженного автомата Боце.
– Не смей бить детей! – голосом строгого педагога дал прощальное наставление Николай. – Тронешь малую… – Он пальцем указал на измазанную тушью, помадой и соплями мордашку, – вернусь и устрою новый перезвон на твоих колокольчиках… Вече-е-рний звон, бом-м, бом-м!
– Это моя сеструха, – промычал качок, с трудом ворочая языком. – Усек, заступник? Бери свою вонючую «капусту» и вали… В ментовку стучать не буду! Не боись. Уж больно борзые вы ребята… – Такая длинная речь окончательно доконала его, и он в бессилии закрыл глаза…
Машина мчалась по ночному городу. Пустынные улицы, освещенные редкими фонарями на столбах, были тихи и печальны. Окна домов, наоборот, излучали радостный свет уютных семейных очагов.
– Славно перекинулись в картишки! – иронично заметил Святой, пытаясь разглядеть себя в зеркало заднего обзора.
– Настоящее «Эльдорадо», – задиристо ответил водитель. – Едем к родственникам Голубева?
– С такими рожами? Нас на порог не пустят! – сказал Святой, ощупывая распухшую губу. – Дорогу различаешь?
– Само собой! – кивнул Серегин. – Отчетливо вижу трассу, командир.
