Удар был не так силен, как мог показаться со стороны. При падении старик сильно ушиб плечо, но сознания не потерял. Прислушиваясь к словесной перепалке, дед по-пластунски переполз к домкрату. Его туловище находилось в проходе, а голова по шею была скрыта под машиной.
Шевеление заметил Дональд. Он опустился на колени.
– Дрыгается, блин. В натуре, трепыхается! Шебутной старикан. Вылазь, работяга, а то точно уделаю! – то ли радостно, то ли рассерженно проревел Дональд, пытаясь выпрямленной рукой схватить Николаевича за редкие, выбеленные сединой волосы.
Старик уклонился от растопыренной пятерни и переместился подальше под днище машины, продолжая хрипло постанывать.
– Эй, червяк. Куда попер?
Распластавшись, Дональд нырнул в щель, собираясь вытащить жертву. Он мог бы сделать это и по-другому. Например, схватившись за ноги дедка. Но бандит стремился побыстрее исправить ошибку и поэтому демонстрировал рвение.
Когда Дональд достаточно углубился в пространство между полом и днищем, Николаевич, вспомнивший о банке автомобильной шпатлевки, поставленной им прямо под серединой переднего моста, нащупал округлый металлический предмет и покрепче зажал банку в ладони.
Бандит подполз, пыхтя как паровоз. И в ту же секунду старик врезал банкой по широченному носу Дональда. Нос, как известно, одна из самых болевых точек человеческого тела. Орган обоняния Дональда не был анатомическим исключением. Поэтому схлопотав ребром банки, он непроизвольно подскочил, пробуя задней частью черепа прочность днища немецкого лимузина.
– Козлище-е-е, – вопль пронзенного болью бандита летел по ангару.
Но Николаевич не дремал. С завидной прытью для его возраста старик как колобок выкатился из своего укрытия и сорвал ручку домкрата. Лимузин покачнулся, замерев на сотую долю секунды. Сила земного притяжения, не сдерживаемая более механизмом домкрата, потащила многотонную махину вниз с возрастающим ускорением.
Остолбеневший Шарик, потеряв дар речи, смотрел, как обрушилась машина. Перерубленный по линии лопаток, Дональд засучил ногами, выбивая по бетону пола смертельную чечетку. Его уход не был мучительным. Перебитый позвоночник и расплющенный череп обеспечили мгновенную клиническую смерть, позволив телу напоследок совершить несколько рефлекторных движений. Так курица с отрубленной головой продолжает носиться по двору, пока не упадет у ног хозяйки. Со стороны такое зрелище завораживает. Поэтому Шарик и стоял с откинутой челюстью и вылезшими на лоб глазами. Верзила, превращенный в ополовиненный обрубок, может поразить самого искушенного киллера, насмотревшегося на трупы.
А Николаевич, выиграв пару секунд, мчался к воротам. Он бежал по прямой, не петляя и не уходя из-под света фонарей. Старик спотыкался, падал и снова вставал, чтобы добраться до спасительного проема ворот.
Шансов у деда почти что не было, хотя в такие мгновения человек и не думает о шансах, доверяясь лишь инстинкту самосохранения.
– Стоять, падла! Стоять…
Пришедший в себя Шарик сорвал предохранитель. Зажав обеими руками пистолет, он принял стойку стрелка с расставленными на ширину плеч ногами. Догнать деда, ухайдакавшего его приятеля столь безжалостным способом, бандит намеревался при помощи пули.
Окрик подхлестнул Николаевича. Он не слышал выстрела. Только почувствовал, как раскаленный стержень входит в его спину, обжигая адским огнем. Раскинув руки, старик упал, но его тускнеющий взгляд успел выхватить фигуру человека, одетого в линялую офицерскую рубашку. Он протискивался в приоткрытые створки ангарных ворот…
Отставной майор, бывший преподаватель высших офицерских курсов «Выстрел», оглох на артиллерийских полигонах при испытании новой системы залпового огня. Быть швейцаром и отворять дверь перед гостиничными б…ми Михеич не хотел и поэтому подался в сторожа.
Сегодня у него совпали три события: разыгрался ревматизм, родилась внучка и зять на радостях поставил литровую бутылку заморского пойла с русскими двуглавыми орлами на красно-белой этикетке. В одиночку сторож не пил, считая подобное последней стадией алкоголизма.
Обойдя территорию, Михеич спустил собак, взял полиэтиленовый пакет, где бренчала крышкой кастрюлька с домашними котлетами, добавил завернутую в газету бутылку и двинулся к ангару.
Он шел, приволакивая правую ногу и опираясь на старый дробовик, служивший ревматику посохом. С нормальной инвалидной палочкой вояка ходить стеснялся даже ночью. У стариков, особенно отставников, бывают свои причуды. Дробовик относился к одной из них. Начальник стройки костерил Михеича за хранение в сторожке неположенного оружия. Но после того как сторож шуганул воров, пытавшихся утащить силовой кабель подъемного крана из чистой меди, старика оставили в покое.
Теперь Михеич ковылял к своему сверстнику, охраняющему ангар, чтобы в душевной обстановке раздавить бутылочку за здоровье внучки и по-стариковски покалякать о политике, бестолковой молодежи и хворях президента.
Тугой на ухо бывший артиллерист обладал острым зрением. Так бывает: когда слабеет один орган, другой словно пытается компенсировать ущерб, чтобы человек не чувствовал себя обделенным.
Бежевую «девятку» в кустах он заметил издалека. Обычно в такое время на этом отрезке трассы, проходящей через промышленный район, никто не останавливался. От природы подозрительный отставник подверг машину тщательному досмотру, осветив салон карманным фонариком. На сиденье он обнаружил брошенный Дональдом порнографический журнал с мясистой девицей на развороте. Присмотревшись, сторож сплюнул:
– Паскудство!
Машина возбудила в нем смутные подозрения. Переломив «ствол» дробовика, Михеич вставил два патрона, любезно подаренных соседом из ангара, посмеявшимся над несолидными боеприпасами бывшего артиллериста.
– Твоей дробью только блох казнить, – сказал тогда Николаевич, доставая из пачки латунные цилиндры, – держи на всякий пожарный случай…
Преодолев полосу прогретого за день асфальта, сторож засеменил к чернеющей в ночи громаде ангара. Когда до ворот оставалось метров пятьдесят, Михеич расслышал взвинченную ругань, похожую на лай взбесившихся псов. Поставив пакет на землю, он сделал шаг к проему ворот и тут же отпрянул.
Грохот и дикий крик человека слились воедино.
– Мать моя женщина, – прошептал сторож, взводя курки дробовика.
Михеич вошел одновременно с выстрелом. Он видел, как оседает его сверстник, протягивая, словно в молитве, руки к небу, как страдальчески смотрят глаза Николаевича, падающего лицом вперед. Сторож засек и здоровенного детину, мчавшегося от накренившегося на один бок лимузина. Верзила стрелял на ходу, стараясь попасть в распластавшегося на бетоне человека. Пули с визгом рикошетили, разлетаясь по сторонам хвостатыми кометами.
– Брось «ствол», паря! – выкрикнул Михеич, прилаживая приклад дробовика к плечу.
Обезумевший битюг поднял руку, удлиненную стволом «макарова». Дробовик ударил дуплетом. Отдача отбросила Михеича к воротам, но не сшибла с ног старого вояку. А с Шариком произошло с точностью наоборот. Заряд раскромсал его грудь и швырнул назад. Упав, он еще смог приподняться и посмотреть на растекавшееся по груди багровое пятно. Выгнувшись коромыслом, Шарик захрипел и, конвульсивно дернувшись, затих.
