– Люк под прицелом держите!
Марк Игнатьевич ловко, точно заправский альпинист, преодолел подъем, встал во весь рост наверху и ногой сдвинул крышку люка. Затем, смешно подпрыгнув, нырнул вниз.
Сердца друзей-сослуживцев екнули. Собровцы, страхуя друг друга, гурьбой ринулись к башне.
Гулкое эхо выстрела, усиленное закрытым пространством резервуара, разлилось по округе.
Люди возле башни замерли. Развязка наступила слишком неожиданно. Вздох облегчения вырвался у многих, когда сосредоточенно-спокойная физиономия следователя выглянула из люка.
Баранов спустился на землю, сел на корточки, привалился спиной к холодному металлическому боку башни. Командир собровцев, не снимая маски, спросил:
– Зачем так рисковать? Этот гад и так никуда бы не делся!
Следователь тыльной стороной ладони вытер серо-бурые капельки с лица.
– Мозг?! – удивленно-весело произнес Баранов, рассматривая разводы, оставшиеся на коже. – Смотри, братан, мозги из него вышиб! – Он помахал рукой перед глазами собровца. – А риск, командир, это самый кайф, и я его словил! – Марк Игнатьевич блаженно улыбнулся, став похожим на наркомана, всадившего иглу в вену с первой попытки.
Дотошные законники прокуратуры пытались осудить поступок Баранова, подвергали сомнению правомерность применения огнестрельного оружия, утверждая: бандита можно было заставить сдаться. Рты канцелярским крысам позатыкал Хрунцалов, навестивший кабинеты говорливых работников прокуратуры.
За Горбыля министр внутренних дел наградил Марка Игнатьевича благодарственной записью в личное дело и Почетной грамотой. Лист мелованной бумаги с изображением двуглавого орла над символом МВД и размашистой росписью министра был засунут в дальний ящик письменного стола. Баранов вообще хотел разорвать бесполезную бумагу, но подполковник Ветров отсоветовал:
– Пригодится.
Благодарность Хрунцалова имела конкретное, материальное выражение – великолепные швейцарские часы в титановом корпусе плюс тридцать стодолларовых банкнот, уложенных в обычный конверт.
На словах Петр Васильевич через Ветрова передал следователю, что он толковый мужик и, если дальше будет все понимать с полуслова, далеко пойдет. От себя подполковник добавил:
– Мэр – щедрый дядька. Найдешь с ним общий язык – будешь как сыр в масле кататься. Но помни, Марк, мы все в одной упряжке бежим. Вздумаешь отойти в сторонку – затопчем. Дельце, раскрученное Хрунцаловым, серьезное. Многие солидные люди от него свой куш получают, а терять доходы, сам понимаешь, никто не любит.
Напрасно Ветров говорил туманными намеками. Следователь знал: его не случайно перетащили в этот город, забыли о прошлых грехах. Взамен от Марка Игнатьевича ничего не требовали, ничего не просили, терпеливо присматриваясь – готов ли он продаться с потрохами, полностью подчиниться человеку, выбравшему его, чтобы включить в состав команды, занятой масштабным и суперприбыльным бизнесом, находящимся не в ладах с законом.
Расстреляв Горбыля, Марк Игнатьевич доказал – он свой и ему можно доверять…
Черты лица мертвой женщины заострились. Желтоватая белизна щек сменялась трупной синевой, проступающей на коже уродливыми пятнами. Страшное ожерелье – след удавки, обвивавшей шею, на глазах становился буро-фиолетовым. Но даже в смерти эта женщина была прекрасна, как античная статуя, созданная резцом гениального скульптора.
Подполковник Ветров, сгорбившись, сидел на краю кровати. Он не обращал внимания на суетившихся вокруг трупа людей из бригады Баранова. Лишь иногда точным щелчком сбивал упавший на спортивные штаны сигаретный пепел.
– Григорий, – нарушил раздумья Ветрова следователь, – мы закончили. Трупы можно увозить?
Начальник управления вздрогнул, выходя из оцепенения, провел ладонью по лицу.
– Давай, Марк, загружай!
Два милиционера разостлали специальный мешок из черного непрозрачного пластика. Тару для транспортировки трупов подарила полиция города Нью-Йорка русским коллегам после визита американской организации в Москву. Полицейские чины страшно удивились негигиеничности методов работы наших блюстителей порядка, перевозивших трупный материал как попало. Вернувшись на родину, они решили оказать гуманитарную помощь российским «пинкертонам», выслав целый контейнер пластиковых гробов.
Тело Рогожиной выглядело нелепой фарфоровой куклой посреди створок пластикового мешка смерти. Свистнула застегиваемая «молния», отсекающая мертвую женщину от мира живых. Милиционеры подхватили черный сверток, переложили на носилки, и в этот момент слабоумный Юрчик, прикованный к кровати, затрясся, пуская ртом хлопья пены. Он кричал так, как не может кричать ни одно живое существо, – протяжно и дико.
От толчка подполковник Ветров чуть не упал с кровати. Он взмахнул руками, теряя равновесие, но сумел удержаться.
Крик убогого подействовал на Ветрова отрезвляюще. Он с любопытством посмотрел в сторону Юрчика, подозвал Баранова.
– Гляди, Марк, на придурка! Ишь, зашелся, пена изо рта хлещет! – ледяным голосом произнес подполковник. – А ведь он подглядывал за нами… – Глаза Ветрова впились в беснующегося несчастного. – Ты как здесь очутился?! – Упругой походкой Григорий Константинович подошел к Юрчику.
Баранов внимательно наблюдал.
– Недоумок, кто разрешал тебе входить в здание? – Стальные нотки в голосе Ветрова набирали силу. – Что ты корчишь из себя припадочного? – Он вплотную приблизился к продолжавшему кричать Юрчику. – Отвечай, сука!
Жесткая рука подполковника обрушилась на цыплячью шею юродивого. Вслед за этим Ветров коленом ударил его по лицу.
– Ты убил бабу! – Теперь уже сам Григорий Константинович сорвался на крик. – Приглянулась тебе подруга, урод? Да?! Ты следил за ними, подсматривал, дождался, пока все разъедутся, а потом убил? – Подполковник колошматил Юрчика с частотой отбойного молотка, не разбирая, куда бьет.
Прикрываясь свободной рукой, извиваясь всем телом, слабоумный корчился под ударами откормленного мужика.
– Тварь дебильная! – орал Ветров, разогретый беспомощностью жертвы. – Ты убил? Отвечай! Что ты мычишь, скотина?! Отвечай!
Трудно было различить сейчас, кто более безумен: подполковник с искаженным багровым лицом или выгнувшийся в эпилептическом припадке эмбицил, захлебывающийся собственной слюной.
Избиение прервал Баранов. Он обхватил начальника кольцом объятий.
– Хорош, Григорий. Насмерть забьешь мужичка! Он нам может пригодиться… Эй, ребятки! – Марк Игнатьевич позвал притаившихся за дверью милиционеров. – Этого в машину, и побыстрее…
Старшина, обнаруживший тело Рогожиной, рявкнул:
– Есть! – отдав при этом честь.
Сноровисто просунув под подбородок несчастного резиновую дубинку, милиционер сдавил горло задержанному.
– Не рыпайся, сучонок! – тихо прошипел он, копируя интонации подполковника.
