– Дмитрий, почему вы меня игнорируете? Вы презираете навязчивых женщин?
Рогожин подошел к медсестре, вставшей неподалеку от двери. Она как будто заранее готовилась убежать, боясь циничного замечания или грубости.
– Шурочка, не говорите глупостей!
Широкая рука офицера с загрубевшей до стальной твердости кожей (результат тренировок, продолжавшихся много лет) погладила волосы медсестры.
Шура кончиками пальцев отстранила руку Рогожина:
– Не надо…
Рогожин привлек медсестру к себе. Александра кулачками уперлась в грудь офицера:
– Отпустите меня! На посту телефон звонит, – выдумка была слишком очевидной.
Пальцы Рогожина расстегивали пуговицы халата. Подхватив Александру на руки, он легко, словно пушинку, отнес девушку к кровати. Сброшенный халат остался лежать у двери.
Тела двоих сплелись в ритме вечного, как мир, танца любви, и стены палаты услыхали стоны, отличные от стонов раненых…
Окрыленная ночью, проведенной с любимым человеком, Александра, цокая каблучками полусапожек, бежала по перрону станции метро. Прохожие мужчины оборачивались, провожая девушку взглядами.
Шура спешила. В кармане пальто лежала сложенная вдвое бумажка с адресом, по которому проживал человек, очень необходимый Дмитрию.
Адрес она выучила наизусть – улица Бутлерова, дом восемь, квартира сорок пять, спросить Кириллова Вячеслава Владимировича и передать ему просьбу Дмитрия зайти.
Она вышла на станции «Коньково».
Дом на улице, носящей имя русского химика Бутлерова, ничем особенным не отличался. В подъезде пахло мочой и кислыми щами, стены были исписаны похабными надписями, признаниями в любви, рисунками в стиле наскальной живописи первобытного человека. Почтовые ящики с оторванными крышками и облупившейся голубой краской выглядели так, будто пережили великий московский пожар времен нашествия французского воинства.
Дверь сорок пятой квартиры была обита дерматином ржавого цвета. Звонок не работал.
Александра кулачком постучала в дверь.
Раздались шаркающие шаги.
– Кого нелегкая принесла? – Хозяйка квартиры разговаривала сама с собой. – Кто? – неприветливый голос резанул слух Шуры.
– Я, бабушка, к Кириллову Вячеславу Владимировичу, – на всякий случай погромче – Рогожин предупреждал, что старуха глуховата, – сказала Александра.
– Че орешь?! – Ответом было бурчание: – Нету Славки!
– Когда он придет?
– Бес его знает! – Бабка дверь не открывала. – Ты девка Славы?
– Нет! – засмеялась Шура. – Меня человек к нему прислал. Весточку передать. Пускай Вячеслав зайдет к Рогожину в госпиталь. – Она повернулась спиной к двери, считая свою миссию завершенной.
– Дочка! – Дверь скрипнула. – А ты случаем не врачиха? – Дебелая женщина в засаленном халате, с опухшим лицом, обрамленным пепельными космами жидких волос, заискивающе улыбалась.
– Медсестра, – ответила Александра.
Женщина пригласила:
– Ты зайди! – От нее исходил тошнотворный запах. – Славка, обормот, неделю дома не показывался. Забыл тетку! – плаксивым голосом произнесла хозяйка квартиры.
Дальше прихожей Александра идти отказалась. Тетка Кириллова не настаивала. Она обрушила на гостью водопад проклятий и причитаний:
– Я Славика с пеленок вынянчила! Устроила в столичный вуз учиться. Брат мой безголовый по экспедициям мотался, нефть на Севере искал и помер в тридцать восемь годков. Клещ его энцефалитный цапнул… Жена, Любка, стерва, за длинным рублем брата моего погнала комаров в тундре кормить. Но ничего, бог Любку наказал! – Заплывшие глаза женщины метали молнии. – Раньше Володи откинулась, а я с дитем на руках осталась! – Тетка Кириллова скуксилась, готовясь пустить слезу. – Ты, дочка, не брешешь? Медсестра?
Шура достала из сумки платок и старательно высморкалась. Это была нехитрая уловка оградить нос от запаха гнилых зубов совершенно не следившей за собой женщины. Ее рот походил на руины городской стены. Передние зубы отсутствовали полностью, от боковых остались почерневшие пеньки.
«Неужели к старости я буду похожа на эту замусоленную мымру?» – Александра непроизвольно поежилась.
Хозяйка квартиры пухлыми пальцами чертила круги на своем животе, обвислой груди.
– А в желудке как закрутит, изжога невыносимая печет! – Она рассказывала Александре про свои болячки.
– Соду пейте, – посоветовала девушка. – Так вы передадите?..
– Вернется – сразу доложу, – по-военному четко пообещала женщина. – Но он может умотать в свою дыру. Везде ему бандюги мерещатся! Представляете, говорил мне, что за ним следят. Кому он, говнюк сопливый, нужен. Всего ничего следователем поработал, бумаги из папки в папку поперекладывал и возомнил о себе. Машину у подъезда заприметил. Мало ли тачек импортных ныне в Москве? Нет, ему какая-то… – тетушка наморщила лоб, вспоминая марку автомобиля. – О… – она торжественно подняла палец, – «Тойота» примерещилась. «Ездит за мной!» – говорит…
– Извините, от вас можно позвонить? – Александра устала слушать ее.
Телефон находился в комнате. Пыльные плюшевые гардины, плотно зашторенные, не пропускали дневного света.
Александра подошла к трюмо, где стоял телефон. Сняла трубку. В зеркало она видела – хозяйка, развалясь на диване, навострила уши.
Особой необходимости звонить не было. Ей просто хотелось услышать ставший родным голос Рогожина, доказать ему, что она без устали готова носиться по сотням адресов, исполнять самые сумасбродные просьбы и делать все, только бы оставаться с ним.
Александра быстро набрала номер поста хирургического отделения.
– Алло, Валюша!..
На противоположном конце провода ответила сменщица.
– …Пригласи Рогожина из четвертой палаты.
Александра знала – напарница, бывшая моложе ее на пять лет, считала Шуру перезревшей невестой, помешанной на поисках женихов.
– Весенний романчик наклевывается! – заворковала трубка. – Пойду приглашу твоего ухажера, – хихикнула сменщица.
Александра обернулась, вежливо улыбнулась сгоравшей от любопытства хозяйке квартиры. Та осклабилась щербатым ртом.
– Ты откуда звонишь? – Хрипловатый баритон Рогожина прозвучал как музыка.
– От тетушки Кириллова…
– Шура, к чему такая спешка? – упрекнул Дмитрий. – Домой хоть успела зайти позавтракать?
– Успела, успела… – солгала Александра. – Нет твоего приятеля дома. А тетушке он не сообщает, где гуляет.
– Черт с ним. Ступай домой, отоспись и – до послезавтра.
Послезавтра Александра выходила в день.
– Прощай, Дмитрий…
