– Передаю на поруки! О вас есть кому позаботиться!
Дверь широко распахнулась, пропуская жердину под два метра ростом. Высоченный парень ринулся к Святому.
– Командир! – орал парень, и от его вопля дребезжала люстра. – Командир! Не узнаешь Вовку Гуляя? Вот ты где затихарился! Командир…
Короткими перебежками группа из пяти человек пробиралась от груды тлеющих резиновых покрышек к проржавленному остову автобуса. Рассредоточившись, прочесывала территорию, двигаясь от захламленного железяками пятачка к осиновой роще. Кто-то шел, выпрямившись, как на параде, кто-то пригибался к земле, затравленно зыркая по сторонам. Лица бойцов были закрыты масками – с пластиковыми очками для глаз и маленькими дырочками для носа. На груди застегнуты жилеты-патронташи, заполненные кассетами боезапасов и баллончиками с газом.
Авангард отряда достиг реденькой рощи с начинающей желтеть листвой. Двое спустились в неглубокий овраг, отделяющий деревья от свалки металлолома.
Оттуда, из корпуса отколесившего свое «Икаруса», раздался хлопок. Безликий человек в пластиковом наморднике стрелял из оружия, напоминавшего укороченный лазерный пистолет героев фантастических фильмов, в спину тем, кто не успел добраться до оврага.
Роща тоже ожила. Залегшие среди рытвин и кочек люди повскакивали и припали на левое колено, принимая удобную позу для ведения огня. Огрызаясь ответными очередями, отряд, попавший в засаду, метался в поисках пути отступления. Группа, несшая потери, неумолимо редела. Бойцы падали в грязь, перекатывались, отползали по-пластунски к горевшим покрышкам, надеясь спрятаться за дымовой завесой, неслись вперед в лобовую атаку, а противник обходил их с флангов, клещами зажимая отряд.
Исход боя, происходившего на паре гектаров пересеченной местности ближнего Подмосковья, не вызывал сомнения. Отряд, прошляпивший снайпера, засевшего в ржавой коробке автобуса, был обречен. Пленных в этой битве не брали. «Убитые» снимали маски с потных лиц, распахивали камуфляжные куртки, перепачканные краской, и с любопытством досматривали расстрел товарищей по оружию.
Арендованный кусок земли служил полигоном для игры в пэйнтбол – суррогат войны для дяденек с толстыми кошельками, не наигравшимися в детстве. Вооружившись маркером, прозванным «обрезом» за короткий ствол, поклонники острых ощущений бомбили друг друга желатиновыми шариками с краской, действуя по сценарию, придуманному филдоператором – этаким массовиком-затейником, наворачивающим разные заковыристые ситуации со всевозможными декорациями.
Бывший сержант подразделения спецназа, которым командовал Святой, разбитной и шалопутный малый Вовка Гуляй, веселивший друзей на привале похабными частушками, теперь развлекал состоятельную публику войнушкой. Правда, порой подбирался народ посерьезнее, чем представители конкурирующих компаний, самозабвенно лупившие из пистолетов-маркеров. На полигон наведывались сотрудники спецслужб, бритоголовые «братаны», телохранители. Они приходили поупражняться в мастерстве убивать. Для них Гуляй поднимал почасовую ставку за пользование лазерными насадками и электронной системой регистрации попадания.
Секьюрити Бодровского натаскивал бывший сержант, гоняя по оврагам и пригоркам полигона до седьмого пота. Платон Петрович любил смотреть показательные выступления своих телохранителей и даже сам не гнушался порезвиться в пэйнтбол, предпочитая вариант «волк-одиночка» и расстреливая всех попавших на мушку…
Филдоператор Вовка Гуляй, истощив фантазию, а может, не желая напрягаться, предложил клиентам незамысловатый сюжет «битва до последнего человека». Сформулировав командам боевую задачу, он поставил раскладной столик на лысой макушке возвышенности, откуда полигон просматривался как на ладони, выложил бутерброды, достал китайский термос, расписанный красными цветами, и, только оборудовав наблюдательный пункт, дал сигнал, пальнув в небеса из стартового пистолета.
– Понеслось могилово! – скучающим голосом произнес Гуляй, извлекая из кармана пятнистого жилета плоскую жестяную манерку с джином. – Жахнем, командир, для сугреву.
Нежаркое августовское солнце карабкалось по небосклону, освещая чахлую растительность полигона, реденькую рощу и фигурки людей в камуфляже, напоминающие навозных жуков.
– Я не похмеляюсь, – отказался Святой, вспомнив старого англичанина, до вечера не бравшего в рот ни капли спиртного.
Прошлую ночь он провел у Гуляя. Расквартировавшись на кухне, они пили ледяную водку из холодильника и не хмелели. От бывшего сержанта Святой узнал, что еще три дня назад Бодровский предупредил его о приготовленном сюрпризе.
– …Я офигел, Святой!…Бодрыч говорит, командира твоего притарабанил! Приютишь? – гарпуня вилкой разрезанный помидор, частил Гуляй.
– Кто?
– Бодрыч… Бодровский. Я так его для краткости называю. Мощный мужик! Все в Москве схвачено и ботвы
[11]
немерено. Я у него со многими шишкарями за ручку здоровкаюсь, но Бодрыч… – Гуляй многозначительно хмыкал, закатывая глаза, – какими бабками ворочает?! Зубр! С женой только невезуха…
– Ольгой Григорьевной?
– Психованная баба. Дерганая какая-то. Однажды рубились всей бригадой в пэйнтбол, и она напросилась. «Позвольте, – говорит, – Володенька, мне поохотиться». Вклинилась в середину игры и давай по муженьку сандалить. Бодрыч глотку дерет: «Оля, мы из одной команды!», а она будто оглохла. Лупит очередями. Истерика с бабой приключилась. Голосила о погубленной жизни, пока в обморок не грохнулась. А Бодрыч, молодчина, стоял перед психопаткой и улыбался так, знаешь, спокойненько. Нервы у мужика – канаты. Другой по сопатке вломил бы и по б… отправился тоску развеять… – Гуляй смачно зачавкал помидором, перемалывая розовую мякоть ровными, чуть пожелтевшими от никотина зубами.
Ту ночь Святому не хотелось тратить на обсуждение ловкачеств магната, психического нездоровья его жены и выяснение размеров состояния человека, вызывавшего щенячий восторг у Гуляя.
Ночь принадлежала безвозвратно минувшему былому, где притаилось горе и война, никому не нужная доблесть и предательство. Владимир раскладывал пасьянс из фотографий, на которых улыбались знакомые беззаботные лица.
– Витек, – тусклым, поминальным голосом бормотал бывший подчиненный Святого, – подорвался на мине под Башутом. Леха Сорокин – пропал без вести. Генка…
– Гена прикрывал отход группы с перевала. Оттягивал боевиков на себя. Помнишь, Гуляй, какой туман висел? Словно саван… белый-белый. В жизни ничего подобного не видел! – Святой с поникшей головой, облокотившись на стол, возвращался мыслями на тот проклятый перевал, блокированный боевиками.
– За ребят! – Гуляй налил по полной. – Пусть земля им будет пухом!
Водка казалась пресной, как водопроводная вода.
– Мстили мы чехам
[12]
, ох мстили… – скрежетнул зубами Гуляй. – Оттянулись до вывода федеральных войск будь спок, командир. Еще долго икать будут, вспоминая спецназ. – По-кошачьи сузившиеся зрачки экс-сержанта полыхнули дьявольским огнем.
