Освобожденный по амнистии, Арутюнян осел в городе, женился, обзавелся детьми и продолжал трудиться на ниве изобретательства. Шарашку преобразовали в филиал института, отстроив новые лабораторные корпуса.
— Способный армянин прошел все ступени роста: от младшего научного сотрудника до директора.
Наград на его праздничном пиджаке было не меньше, чем игрушек на новогодней елке, — лауреатские значки, медали и три ордена Трудового Красного Знамени. Дома у профессора на стене под стеклом красовались почетные дипломы американского Стэнфордского университета.
Жил ученый в одноэтажном частном доме, из окон которого был виден старый корпус института — то самое помещичье имение…
Дмитрия познакомила с профессором еще Марина.
Она, молоденькая выпускница вуза, окончившая институт с красным дипломом, сама выбрала распределение в родной город к Арутюняну. Девушка грезила научными открытиями, стремясь облагодетельствовать человечество. Профессор принял ее, помог выбрать перспективную тему и пообещал всяческое содействие как научный руководитель проекта.
Рогожина и молодоженов Арутюнян когда-то угощал собственноручно приготовленными шашлыками, зажаренными на мангале в саду…
— Карен Акопович! — Рогожин стоял у покосившегося забора.
Профессор кормил кур. Птицы кудахтали, безбоязненно взлетали на плечи хозяину-химику, чью фамилию безошибочно выговаривали коллеги на всех континентах. Но сейчас Арутюнян походил на колхозного птичника в помеченном куриными экскрементами свитере грубой вязки с заплатами на рукавах.
— Карен Акопович! — Дмитрий еще раз окликнул переговаривающегося с пернатыми профессора. — Я к вам в гости напроситься решил!
— Какими судьбами?! Рогожин? Дмитрий Иванович! — Арутюнян колобком подкатился к калитке.
«У старика очень цепкая память, — подумал Рогожин. — Везет мне на дедов. Степаныч, Егор, вот теперь с профессором пообщаюсь…» В городе, за исключением администраторши и короля мусорных гор, Рогожин контактировал с людьми преклонного возраста, и это его позабавило.
Они прошли в дом, превращенный Кареном Акоповичем в гибрид библиотеки и лаборатории. Книги были повсюду. Стопки, заботливо перевязанные бечевкой, с подложенными бумажками-каталогами, громоздились по углам. Фолианты в роскошных переплетах занимали места на полках. Даже на обеденном столе для тарелки и чашки был выделен лишь крохотный пятачок, остальное занято рукописями вперемешку с книгами.
Профессор гостеприимно предложил Рогожину кресло.
— Устраивайтесь, а я сварганю яичницу! Глазунья с лучком — самая сбалансированная закуска к водке!
— Карен Акопович, к чему лишние хлопоты! — запротестовал Рогожин. — Ограничимся чаем.
— Не перечьте старику! Полистайте журналы, книги посмотрите, а я моментально управлюсь. — Арутюнян закрыл руками уши, не желая слушать возражений.
Оставшись в одиночестве, Дмитрий прошелся вдоль стеллажей, взял несколько книг наугад, сел в кресло. Он скользил глазами по страницам, не вникая в прочитанное.
«Власти контролируют спиртзаводы. Это само по себе криминал. Начальник милиции распоряжается продажей спирта. Мне следует разобраться в этой схеме досконально. Где-то лежит ключ к разгадке… На правосудие надеяться не приходится… В прокуратуру я зайду позднее. Да, Рогожин, поднакопи козырей, — мысли были отрывистыми. — Прищучить Ветрова можно! Два дня тебе, Рогожин, на оперативную разработку ментовского начальничка. Окопалось сволочье в провинции, как бояре в вотчинах. Бесчинствуют…»
Шкворчащая жиром яичница на сковороде была главным блюдом застолья. К ней профессор добавил миску соленых огурцов, зелени с мелко порубленным чесноком, нарезанные дольками консервированные кабачки.
— Экологически чистый продукт, удобренный личным потом и кровью! — Арутюнян откинул спавшую на лоб прядь белоснежно-седых волос. — Запотевшая! — торжественно объявил химик, выставляя на стол бутылку «Московской особой». — Газетные сплетники утверждают — сам Борис Николаевич любит откушать сей горячительный напиток.
Перед волнительным моментом откупорки сосуда с «живой водой», как называли спиртное морские бродяги — викинги, Карен Акопович поболтал содержимое, перевернув бутылку вверх дном.
Заметив образовавшуюся змейку из мелких пузырьков, профессор-химик удовлетворенно крякнул почему-то по-немецки:
— Натур продукт… Не отравимся. Я, батенька, русскую водку в шарашке пить начал. Перепадало нам, зэкам, от щедрот начальства. С тех пор храню верность этому слезоподобному нектару. В винах, а тем паче в коньяке ничего не понимаю. Обрусел, понимаете ли…
Право первым начать разговор Рогожин уступил хозяину дома. Идя к Арутюняну, он толком не представлял, о чем спрашивать. В редких письмах Сергея упоминалось: Марина в контрах с научным руководителем, профессор ее зажимает, завидует таланту и пробивной энергии молодой ученицы.
— Между первой и второй перерывчик небольшой! — Хрустальные стограммовки у профессора порожними не застаивались.
Дмитрий выпил. У Арутюняна среди книжных завалов он чувствовал себя спокойно и уютно.
— Знал бы, что гость навестит мои пенаты, борща бы наварил, — с легкой, простительной для его возраста одышкой сказал профессор. — Согреваются, согреваются внутренности! — Блаженствуя, он погладил живот. — Соболезнований в связи с мадам Рогожиной приносить вам не буду, — вставил Карен Акопович. — Сергей абсолютно не причастен к комбинациям своей пронырливой экс-жены. Он принесен в жертву… — Профессор подцепил вилкой колечко лука. — О мертвых говорят хорошее или ничего! — Арутюнян мыслями возвращался к ученице. — А мне за упокой души Марины рюмку поднимать не хочется! Однако глоток свободы нам не повредит, — он спешно разлил очередную порцию водки, словно желал поскорее напиться.
Рогожину ничего не оставалось, как принять участие в марафоне. С непривычки — в госпитале со спиртным было строго, не побалуешься — он малость захмелел.
— Взираете на меня, Дмитрий, и думаете: «Профессор не дурак выпить!» — прожевав кружок огурца, сказал Арутюнян.
— Я не сварливая супруга, счет рюмкам не веду, — ответил Рогожин, расправляясь с яичницей.
У него проснулся зверский аппетит, и он с удовольствием уминал глазунью, присыпанную приправами..
— Вы, Карен Акопович, химик. Дозу свою наверняка до миллиграмма вымеряли. Сколько принять, чтобы наутро от похмелья на стену не лезть, — польстил Дмитрий хозяину дома. — И вообще, веселие земли русской есть питие! — Рогожин процитировал слова князя Владимира, отвергшего мусульманскую веру за категорический запрет употреблять хмельное зелье. — Нашу волю не сломить, пили, пьем и будем пить! — это уже из современного фольклора.
— Кстати! — Профессор заговорил лекторским тоном. — Самое распространенное заблуждение: русичи — генетические алкоголики! — он пристукнул кулаком по столу. — Ложь, сочиненная немчурой, голштинскими, саксонскими, тюрингскими недоучками, привезенными Екатериной в Московию учить уму-разуму дикарей азиатов!
