До заставы оставалось километра два. Расположен основной пост был у главного моста через реку Ингур. Два блокпоста полностью контролировали мост, а на абхазском берегу рядом с блокпостом была сама база – небольшой военный городок, даже не городок, а так, поселок. Меньше двухсот человек – и это по спискам. А реально часть народа постоянно находилась на опорном пункте ниже по течению реки, часть – на другом, выше по течению, кто-то в отпуске, кто-то в патруль ушел – в общем, если по головам считать, то единовременно на базе редко больше ста человек бывало. Кажется немного странным – вроде важное место, и неспокойное. Но ведь участок границы, который миротворцы контролируют, совсем небольшой – и шестидесяти километров не наберется. Да и река – мощная естественная преграда. И, наконец, миротворческие войска в таких случаях должны не драться, а просто стоять между враждующими сторонами. Конечно, эту горсточку легко смести. Но все ведь понимают, к чему такое может привести. Прорвешься через российских миротворцев, а там глядь, через пару часов уже и авиация российская прилетит – и отнюдь не ради того, чтобы пряниками агрессоров потчевать. Россия, конечно, не Советский Союз, силы далеко не те, но уж такого неприкрытого хамства не простит. Да и мировая общественность, мнение которой в случаях, подобных грузино-абхазскому конфликту, очень важно, агрессии и атаки на миротворцев не потерпит. Как-никак, российские войска здесь находятся по мандату ООН.
Впереди, из-за очередного поворота дороги показалась ограда базы и бетонный куб блокпоста. Реки видно не было – не такая уж она здесь широкая, а берега довольно крутые.
– Сюда, что ли? – с довольно сильным акцентом спросил водитель.
Это был пожилой молчаливый абхаз – Андрей договорился с ним за совершенно смешную сумму в районном центре Очамчира. Кстати, машина у абхаза была примечательная – Андрей даже названия ее вспомнить не мог, что-то очень старое, советское, чуть ли не «Победа». В общем, колымага была настолько древней, что, пожалуй, сейчас ее цена с каждым годом уже не уменьшалась, а увеличивалась – как антиквариату и положено.
– Сюда, – кивнул Андрей. – Останавливаемся.
Когда Сабуров вылез из машины, от ворот ему навстречу уже спешил солдат – Андрей еще утром позвонил на базу и сообщил своему бывшему командиру, капитану Мякишеву, что собирается в гости. Капитан был рад – это совершенно явственно чувствовалось. Вот, видимо, приказал салаге встретить гостя.
Так и оказалось. Солдат даже честь отдал гостю – хотя вообще-то это и не положено.
– Капитан сейчас свободен? – спросил Андрей.
– Да. Сказал, как вы приедете, сразу вести к нему.
– А полковник здесь?
Вот это был важный вопрос. Вообще-то, главным на базе считался полковник Попцов. Но он заниматься реальной работой явно считал ниже своего достоинства и все дела переложил на Мякишева. А сам вместе с двумя замами даже не жил на базе. Они поселились в абхазской деревне, расположенной километрах в пятнадцати, а на базу ездили как на работу – в девять приезжали, а в пять уезжали. Еще бы – в нормальном доме, с гостеприимными хозяевами, свежими натуральными продуктами жить куда приятней, чем на базе в доме офицерского состава. Тем более что реально ДОС был больше всего на сарай похож, а с удобствами там было разве что самую малость получше, чем в казарме. В тот год, когда Андрей здесь служил, Попцов привез из Москвы кондиционер – и поставил его не в своем кабинете, а в деревенском доме. С тех пор интервал времени, проводимого полковником на работе, стал постепенно сокращаться. Сначала он в десять часов приезжать по утрам стал. Потом уезжать в четыре. И так далее. К тому времени, как Сабуров демобилизовался, Попцов редкий день на базе больше четырех часов проводил. А иногда – и с каждым месяцем все чаще – и вовсе весь день не появлялся. Мякишева это, кстати, вполне устраивало – когда Попцов был на базе, приходилось хотя бы видимость субординации соблюдать. А нет ничего хуже – реально делать все самому, но при этом еще уважение бездельничающему начальнику демонстрировать. Тем более что когда полковнику становилось совсем нечего делать – а бывало такое часто, – он начинал придираться, выдумывать всяческие глупости, в общем, делать все то, из-за чего в СССР столько анекдотов про офицеров существовало.
В общем, Андрей очень надеялся, что Попцова сейчас на базе нет. Без него куда спокойнее.
Солдат с ответом медлил, мялся. В самом деле, ему же Мякишев наверняка не сказал, кого встречать предстоит. Мысли солдатика отчетливо читались на его круглом веснушчатом лице: «Мало ли, кто этот штатский… Может, журналист… Скажешь такому, что полковника нет на базе, потом за это голову оторвут».
– Да не мнись! – усмехнулся Андрей. – В деревне, что ли? Не приехал еще?
Солдатик несмело кивнул.
– Ну, вот и хорошо. Веди к капитану.
Капитан Мякишев за прошедшие с их последней встречи полтора года почти совсем не изменился. По-прежнему худой, подтянутый, чем-то напоминающий хищную птицу, он встал из-за стола, шагнул навстречу Андрею, широко улыбнулся.
– Ну, здравствуй, Сабуров!
– Здравия желаю, товарищ капитан! – выпалил Андрей. Совершенно автоматически так получилось – язык сработал раньше рассудка. Вот что значит привычка!
– Иванько, иди, погуляй, – капитан кивнул на дверь сидевшему за соседним столом молодому лейтенанту. Излишней деликатностью Мякишев никогда не отличался.
Через минуту они остались одни.
– Садись, – Мякишев показал Андрею на освободившееся место. – Веришь, нет – очень рад тебя видеть. Ну, рассказывай, что у тебя и как.
Андрей стал рассказывать. Всей правды он говорить пока не стал. Скат разрешил ему, в случае необходимости, сказать Мякишеву – но только ему! – о том, где сейчас его бывший подчиненный работает. Но пока такой необходимости не было. Так что Андрей больше говорил про семью, чем про работу – о ней только вскользь упомянул, дескать, устроился в одну контору. Куда больше Андрея интересовали здешние дела – и он постепенно перевел разговор на это. Мякишев, кстати, особо и не сопротивлялся – говорить о своих делах всегда интереснее. Тем более что поговорить было о чем. С тех пор, как Сабуров демобилизовался, ситуация изменилась – и не в лучшую сторону. Мякишев, когда заговорил об этом, заметно помрачнел.
– Вот, понимаешь, Андрей, вроде и ничего особенно страшного не случалось, – говорил он. – Но ситуация как-то постепенно, незаметно становится хуже. Я просто чувствую. Ну, как-никак пятый год тут служу, хреновый из меня был бы офицер, если бы я таких вещей не чувствовал.
– А в чем именно это выражается? Из-за чего хуже? – спросил Андрей.
– Напряженность растет. Ну, помнишь, когда ты здесь служил, обстановка почти нормальная была. Что в Ахахче, что в Кытыкухе настроения были мирные. И к нам, миротворцам, все относились хорошо.
Андрей кивнул – это в самом деле было так. Ахахчей называлось ближайшее абхазское село – то самое, в котором полковник Попцов жил. Кытыкух – ближайшее село с другой стороны границы, грузинское. И настроения там правда были самые мирные. Это в столице политики слюной брызгали, о территориальной целостности Грузии сокрушались. А в Кытыкухе люди прекрасно понимали, что целостность в стакан не нальешь и на хлеб не намажешь. А вот если война начнется, то их село как раз на линии фронта оказаться может. Так что общее мнение грузин из этого села было совершенно однозначным – хотят абхазы независимости, так и пусть ее получают. Тем более что, по-честному, никакого права у Грузии на Абхазию нет – это все до единого грузины из Кытыкуха признавали, кроме председателя сельсовета – ну, или как там эта должность в независимой Грузии теперь именуется. Этот самый председатель, пузатый дядька по имени Вахтанг, вслух, разумеется, придерживался официальной линии, но в частных разговорах тоже иногда не сдерживался, отпускал фразочки типа: «Да хрен с ней, с этой Абхазией! Что, своей земли у нас нет, что ли?! Ее захватывать – это как на кошку с голыми руками охотиться: толку мало, а крови много». В итоге, к миротворцам и абхазы, и грузины относились прекрасно. Мало того, что они войну предотвращают, так еще и экономику стимулируют. Давным-давно замечено – мало что так благотворно влияет на села, как наличие поблизости военных. А здесь были еще и не просто военные, а миротворцы – у них денег побольше. Так что и в грузинском, и в абхазском селах российских солдат ждали как дорогих гостей. Такая здесь была обстановка полтора года назад. И Андрей не видел причин для ее изменения.
