5
Скрипнули тормоза вагонные, разъехались половинки дверей, и народ из электрички на перрон скопом повалил. Половина десятого вечера, а над вокзалом нашим – тьма непроглядная. Ни реклам тебе огненных на площади привокзальной, ни многоцветия иллюминации. Чай, не Москва у нас, чтобы электричество зазря переводить. Вот построит добрый дядя Хомуталин на Залинии свой Диснейленд – там все будет: и иллюминация, и рекламы. И еще много чего.
Дождался Иван, пока людская волна с перрона схлынет, последним из вагона вышел. И сразу же в свой портрет глазами уперся. Не теперешний – давешний. Висит портрет за стеклом. Рядом с другими портретами. Вверху – надпись: «Их разыскивает милиция». А под портретом Ивановым – такое:
ЗА СОВЕРШЕНИЕ ОСОБО ТЯЖКОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ РАЗЫСКИВАЕТСЯ
Зарубин Иван Алексеевич
Приметы: рост – 195–197 см, телосложения плотного, широкоплеч, волосы черные, кудрявые, лицо овальное, глаза черные, нос прямой.
И тут же: фотография молодого Зарубина. Странно Ивану на себя давешнего смотреть. А еще более странно приметы читать – не какого-нибудь абстрактного преступника, а собственные.
Оперативно, однако, менты в нашем городе работают!
6
Бредет Валик Кучинский по утреннему Дмитриеву Посаду, у каждого дерева останавливается. Херово теперь Валику – кто б только знал, как херово! Вчера ночью менты поганые подняли его пьяного, из теплой постели, сунули в «уазик» – и в ГУВД. На инструктаж. И чего это их так Иван Зарубин заинтересовал? Звонил ведь Валик давеча самому Семену Геннадьевичу, сигнализировал, да не придал милицейский начальник словам осведомителя внимания. А вчера вечером – будто шилом в жопу ментов кто кольнул.
Да хрен на него, на Ивана-то! Куда хуже другое. Вышел вчера Валентин из здания ГУВД аж в половине двенадцатого вечера. Вышел и понял: не сможет он в ближайшие два часа заснуть. Пока не выпьет. Пришлось вновь в мусарню возвращаться, чтобы у старлея Родионова на флакон водяры выклянчить. Из фонда материального поощрения внештатных сотрудников. Так ведь опер, подлец, слишком много денег дал.
Нет, чтобы только на один пузырь, так на целых два расщедрился. Пришлось вчера над собой усилие совершить, оба в одиночестве выкушать, чтобы добро, так сказать, не пропадало.
А теперь вот Кучинскому плохо. Трубы горят. Похмелиться бы теперь, но где?
Прошел Кучинский Дмитриев Посад насквозь, к хатенке о трех окнах вышел.
Открыты все окна настежь, а из хатенки – пьяные голоса. Кто-то аккордеону подпевает, кто-то всхлипывает трогательно, кто-то зеленого чертика ловить пытается.
Услышал Валик про чертика зеленого и определил безошибочно: свои люди. Восемь утра, а народ, судя по голосам, пьяный в жопу. Но не опохмел это, конечно же, а продолжение ночного застолья.
Может, нальют?
Взошел Кучинский на крыльцо, дернул дверь – не заперто. В зал шагнул.
7
Дорога асфальтовая Дмитриев Посад пополам прорезает. Слева и справа – заборы, заборы, заборы. Разные заборы – из грубых досок внахлест, из штакетника, из шифера, из сетки ячеистой, из дреколья.
Если от начала Дмитриева Посада в сторону кладбища идти вдоль заборов, то после первого же перекрестка пустырь откроется, сорняками заросший. Только не всегда тут сорняки росли. Вон пеньки деревьев фруктовых, а вон слева, среди уставшей за лето зелени лопухов, бордовый кирпич фундамента просвечивается. Дом тут когда-то стоял, с садом…
Дошел Зарубин до пустыря, свернул налево, присел на фундамент разваленный. Закурил, задумался…
Тут и провидцем не надо быть, чтобы понять, о чем думы Ивановы. Всего лишь шестой день он в родном городе, а менты его уже ищут. Ориентировки, фотографии, приметы особые… Смотри ж – столько лет никому до Зарубина дела не было, а теперь вот «разыскивается опасный преступник».
Закусил Зарубин сигаретный фильтр, окурок наземь сплюнул. За наивность себя корит да за глупость. Неужели он, взрослый матерый мужик, и впрямь подумал, будто бы подполковник чекистский, долг мордой своей приняв, без последствий это оставит? Но как еще с Янчевским поступить следовало? Убить его, что ли? Так не кровожаден Зарубин. И не понимает он тех, кто в смертях чужих наслаждение ищет.
Поднялся Зарубин с фундамента разваленного, прошелся пружинисто, ноги затекшие разминая. Не зря он на этом пустыре оказался. Даже и не думал сюда сворачивать – сами ноги привели.
Дом-то, который когда-то здесь стоял, – его, зарубинским, был. Вон там, слева, где чертополох разросся, спальня родительская находилась. Тут, сбоку, – кухня с верандой. Справа – комнатка маленькая, где Иван пацаненком сопливым кораблики из сосновой коры строгал. Посередине – зал…
Ничего от дома не осталось, лишь фундамент бордового кирпича, да и тот полуразрушенный. За каких-то семь лет, после смерти батиной, развалился дом, а то, что осталось, соседи по бревнышкам растащили.
Но знает Иван: в левом углу, там, где когда-то спальня родительская была, в далеком сорок пятом закопал покойный батяня, пацаненок тогда, интересный цинковый ящик с разными железяками. Железяк этих по лесам да полям окрестным пирамиды египетские лежали! Бери, что называется, не хочу.
Забыл совсем Зарубин о наследстве отцовском. Лишь теперь, на развалинах дома родительского оказавшись, вспомнил. А вспомнив, подумал: как знать, может, пригодятся Ивану когда-нибудь те железки из сорок пятого?..
8
– …Во, хахаль моей Катьки пожаловал!
Поднялся Коля Михеев из-за стола и, на плечо Алика-интеллигента облокотившись, стакан граненый водярой прозрачной наполнил.
Стоит Зарубин в зале как громом пораженный. Стоит и не понимает. Где Катя? Где сын ее Сашка? Что за люди незнакомые за столом?
Недолго Зарубин в замешательстве был. Сразу все понял. И на какие деньги Михеев пьянку-погулянку устроил, и почему Кати нет, и что за ханыги за столом собрались. Резанул Колю взглядом; был бы Коля стеклянный, пополам бы его взгляд тот разрезал, как алмаз – стекло оконное.
– Катя где? – спросил Иван глухо.
– И-и-ик!.. А хрен ее знает… Там-м-м, наверное! – Выпил татуированный водяру и рукой со стаканом пустым в сторону окна указал, на времянку, во дворе стоящую.
Развернулся Зарубин, из дома вышел.
А хозяйка уже во дворе стоит. Глаза красные, заплаканные, лицо серое, фигура согбенная. Видать, немало за вчера да сегодня Коля кровушки ее-то попил! Вон морщины какие резкие!
– Ванечка, где ты был?
– По делам ездил. Что там у тебя?
Всхлипнула Катя.
– Погибели на них, алкашей проклятых, нет! Ваня, Ванечка, сделай хоть что-нибудь! У меня Сашка с утра не поен, не кормлен! А домой зайти боюсь – мало ли что у «синих» этих на уме?!
