Сидит Иван на кухоньке тесной, чай остывший попивает да на хозяйку поглядывает. Поглядывает да думает: поверила она ему или нет?
– Я вас понимаю… – Хозяйка молвила и продолжила, глаза в стол опустив: – И историю ту хорошо помню. Ну, что касается Миши моего… Вы ведь не знаете, как погиб он, так я вам сейчас расскажу… Где-то пять лет назад разбогател он наконец. Несколько магазинчиков на вокзале открыл, три ларька на рынке, закусочную на выезде из города… Бандитам нашим дань исправно платил, милиции тоже, так что не конфликтовал он ни с кем. Не было у него врагов и быть не могло. Уж и ума не приложу – кому он помешать мог?!
– Но… Не просто же так на него руку подняли!
– Не знаю, не знаю. Даже гадать не хочу. Как сейчас помню – словно и не было этих четырех лет… Сообщили мне утром – мол, в районе Климовки обнаружен труп, предположительно вашего сына, приезжайте в морг на опознание.
Всхлипнула Нина Васильевна, утерла глаза платочком, высморкала мягкий стариковский нос…
– Нина Васильевна, а как Миша на Климовке мог оказаться?
– Говорил – приятель у него какой-то есть, еще с тех времен, когда он с Петей Хомуталиным подружился…
– Какой? Может, я его знаю?
– Имени не называл, фамилии тоже… Единственное, что о человеке том мне известно… – огляделась Нина Васильевна по сторонам и, голос понизив, на ухо Ивану: – Только, ради бога, между нами…
– Конечно!
– В госбезопасности он служил…
Громыхнул звон в ушах Зарубина беззвучными небесными литаврами. Не поверил он даже сперва. То, что Супрун перед смертью с Янчевским встречаться надумал, – факт. Но о каких таких документах речь идет?
Подняла хозяйка глаза на гостя и – неуверенно так:
– Ой, смотрю я на вас и все вспоминаю, вспоминаю… Лицо-то знакомое, да и фамилия вроде тоже… Вы с такой Оксаной Медведевой… случайно не встречались?
Вздрогнул Иван, имя бывшей возлюбленной услыхав. И откуда мать Супруна об Оксанке-то знает?
– Встречался когда-то. А что?
Заерзала хозяйка на табуретке. Заволновалась она – по всему видно…
– Расскажу сейчас… Я ведь всю жизнь в горбольнице проработала, только два года назад на пенсию вышла… Не сама она отравилась, вот что!
Отпрянул Зарубин.
– Как это не сама?
– А просто! Привезли ее к нам в больницу поздно вечером и – в реанимацию. Ну, попытка суицида, медикаментозное отравление, пятьдесят таблеток тазепама съела… Я тогда в ночную смену работала, вот за нянечку-сиделку и осталась. Сделали промывание желудка, кровь перелили, то да се. Короче, рано утром пришла она в сознание. Меня сразу узнала – ее мать до замужества со мной на одной улице жила. Да и саму Оксанку я еще во-от такой помню… Лежит, бедная, под капельницей, вздыхает… Что, спрашиваю, Ксюша? А она мне и говорит: бери, мол, тетя Нина бумагу с ручкой и пиши, что я тебе продиктую, потому как самой писать сил нет. А я подпишу. Не глотала она те таблетки по доброй-то воле, силком в нее тазепам тот запихали!
– Кто запихал?! – Иван, не веря еще.
– Да был там у нее один… Молодой, красивый… Кажется, в политехникуме работал. То ли учителем, то ли заместителем директора…
– Бумага эта есть? – Зарубин, нетерпеливо.
– Обождите, пожалуйста, поищу сейчас…
Ушла Нина Васильевна в комнаты посмертную записку Оксаны искать, и Иван, с сигаретой потухшей поднявшись, к холодному оконному стеклу лбом прислонился.
– Вот, нашла… – протянула хозяйка Ивану ломкий прямоугольник бумаги, от времени пожелтевший. – То, что она мне надиктовывала, я собственноручно записывала, а подпись – ее.
Прочитал Зарубин и тут же в лице переменился. Аж почернел. Еще раз перечитал. Затем – еще раз. И, отложив записку предсмертную, сразу же затек гипсовой бледностью.
– Так можно с собой забрать или нет?
– Забирайте, конечно! Оно же вам адресовано!
Поднялся Иван из-за стола.
– Последний вопрос, Нина Васильевна… Скажите, а Миша покойный об этом письме знал?
– Наверное… У нас шкафы на ключ никогда не запирались, кого в собственном доме бояться? Может, документы какие старые разбирал – вот и наткнулся. Хотите сказать, что Мишу моего из-за этого письма и убили?
2
– Вот такие дела, Владимир Иванович… Все как есть рассказал, без утайки. Хочешь – верь мне, хочешь – не верь. Только вот что тебе напоследок скажу: врать мне незачем. Сам в Диснейленде этом заинтересован – знаешь уж почему. Так что, считай, несчастье у нас общее, на двоих…
Сидит Петр Владимирович у камина, ноги к огню вытянув.
Янчевский – напротив. Щурится чекист на огонь, слушает собеседника, но не вызывают слова хомуталинские у него никаких эмоций. Абсолютно.
Пошевелил Янчевский пальцем лениво, словно глубоководная рыба плавником. Сигареткой затянулся, пепел струсил на ковер и, на собеседника глаза подняв, ответствовал наконец:
– Знаю я, как с проектом твоим пропащим поступить… Как минус твой в твой же плюс обратить. Ты до такого ни в жисть не додумаешься. Это что касается первой части твоего вопроса. А что касается второй части, то есть моего кровного интереса… – помолчал Янчевский загадочно, покачал головой и, на собеседника снисходительно глянув, молвил: – Петя, мы с тобой много лет знакомы. И все эти годы я в тебя вкладывался, ничего взамен не прося. Как ты считаешь зачем? В чем мой кровный интерес, Петр Владимирович?
Удивился Хомуталин – вот уж никогда не подумал бы, что прожженный чекист такой глупый вопрос задаст!
– Ясно в чем! В деньгах, конечно же! Раньше не просил, зато теперь…
– Я так и знал. – Янчевский презрительно выдохнул. – Не в деньгах, Петя! Точнее, не только и не столько в них.
– А в чем же?
– Во власти. Мы с тобой в прошлый раз об этом уже говорили.
– Что-то не понял я…
– А тут и понимать нечего. Знаешь, Петя, не были бы мы с тобой столько лет знакомы, не сказал бы я тебе одной простой вещи. Той, что теперь скажу. Как личность ты для меня никакого интереса не представляешь. И миллионы твои сами по себе мне тоже не интересны.
– Так почему же тогда столько лет… – Хомуталин обиженно начал, но договорить не успел – правильно понял его мысль собеседник.
– А потому, дорогой Петр Владимирович, что твоя заурядность, даже, я бы сказал, посредственность, лишь вкупе с деньгами твоими меня интересует. Заметь! – только в таком сочетании. Кто из тебя, вороватого комсомольского секретаришки, олигарха областного масштаба сотворил? Я. Вот этими самыми руками. Как ты думаешь – только лишь для того, чтобы через столько лет Диснейленд твой гребаный оседлать, четвертину законную с него поиметь? А идею с Диснейлендом зачем я тебе подал? В контексте мыслишки нехитрой насчет «хлеба и зрелищ»? Ась? Неужели до сих пор не усек? Раскручиваем мы тебя, понимаешь? В глазах общественного мнения раскручиваем. На губернаторство будущее вместо пьяницы Лукьянова, которого вот-вот сковырнут.
