Выйдя на крыльцо, Миша присел на корточки, изучая отпечатки двух пар сапог. Хотя они и были полузаметены вьюгой, но выглядели вполне отчетливо. Каратаев обладал отличной зрительной памятью и потому запомнил и рисунки подошв, и размеры, и даже мельчайшие стертости, которые и делали отпечатки ног индивидуальными. Так что единственным правильным выходом было просто идти по следам. Ведь никто не мог дать гарантии, что уркаганы вернутся на ночлег именно сюда.
– Амур, – негромко позвал охотник. – Пошли…
Бросив прощальный взгляд на заснеженную избушку, Каратаев с любимым псом двинулся в тайгу. Пока что судьба давала ему неплохой шанс для поисков – рукавицу и отчетливые следы на снегу. Оставалось лишь надеяться, что метель, нередкая тут и в марте, не занесет эти следы…
* * *
Хотя отдельная вертолетная эскадрилья, расквартированная на окраине Февральска, сама по себе и так считалась едва ли не «штрафной» воинской частью, в которую ссылали провинившихся авиаторов из всех ВВС Дальнего Востока, была в эскадрилье точка, куда отправляли худших из худших. Точкой этой считался запасной аэродром, расположенный километрах в восьми от поселка.
Вертолетная площадка находилась среди непроходимой тайги. Летом военных немилосердно донимал гнус, зимой в тайге трещали морозы да выли волки. Осенью и весной единственная проселочная дорога, которая вела к «точке» из Февральска, превращалась в сплошное грязевое месиво, так что и личный состав, и продукты, и даже авиационный керосин приходилось доставлять исключительно на транспортных «вертушках». Офицеры, отправленные сюда, буквально выли от безысходности: таежная глушь, жуткие бытовые условия, полное отсутствие цивилизации, а главное – отдаленность от магазинов.
Впрочем, обилие казенного спирта несколько скрашивало нечеловеческие условия службы на отдаленной «точке». Да и начальство заглядывало сюда нечасто…
А потому авиаторы, сосланные в эту глушь «для исправления», деградировали довольно быстро. Да и солдаты-срочники, откомандированные сюда за разные нарушения, были им под стать. На отдаленной «точке» царили чудовищная дедовщина, пьянство и наркомания. Зато никаких самоволок не наблюдалось: солдатам просто не было куда ходить.
Из боевых машин на вертолетной площадке наличествовало лишь три: новенький Ми-28, который и использовался для полетов, латаный-перелатаный Ми-8, который давно уже собирались списать, и допотопный Ми-2, который не летал уже несколько лет и который никак не могли разобрать на металлолом.
Тот памятный для многих вечер начался как обычно. В мехмастерской за ангаром наконец смолк металлический лязг. В небольшой казарме, расположенной слева от вертолетной площадки, наконец погасли огни. Разводящий сменил караулы. Двое офицеров, которым было предписано готовиться к ночным полетам, уселись изучать карту.
Караульный сержант стоял под специальным «грибком», равнодушно наблюдая, как к Ми-28 с низким урчанием подходит топливозаправщик. Осмотревшись и не обнаружив поблизости офицеров, сержант прислонился спиной к столбику и закурил.
До смены караула оставалось целых пять с половиной часов. Сержант, поеживаясь от морозца, курил, озираясь по сторонам. Вскоре топливозаправщик, газанув едким выхлопом, отъехал за цистерну с авиационным керосином. Это означало, что Ми-28 поднимется в ночное небо в самое ближайшее время. Докурив, караульный бросил сигарету в снег, тщательно притоптал ее сапогом и в который уже раз окинул взором ненавистную «точку». Огромные сугробы перечеркивались темными траншеями дорожек. Темные столбы с горизонтальными линиями колючей проволоки наводили уныние. Над КПП тускло светил одинокий прожектор, и его желтый свет обливал одноэтажный барак с облупившейся розовой штукатуркой, архитектура которого отдавала гарнизонной тоской пятидесятых годов.
Мертвенно-бледная луна светила из-за заснеженных деревьев. Где-то далеко, в самой глубине тайги, глухо и протяжно завыл волк, и на этот вой сразу же отозвалось еще несколько. С вершины лиственницы порхнула какая-то темная птица, и огромная снеговая шапка с шелестом свалилась в сугроб. В какой-то момент караульному показалось, что за дощатым туалетом-«скворешней» тоненько звякнула колючая проволока и две тени неслышно скользнули на территорию вертолетной площадки. Сержант хотел было крикнуть: «Стой, кто идет!», однако в последний момент решил-таки не подымать шухер. Ведь никаких людей в радиусе восьми километров тут и быть не могло; разве что дикие звери. А уж они вряд ли полезут на колючую проволоку.
Вскоре со стороны барака послышался хруст снега под подошвами. Лениво взглянув впереди себя, караульный с трудом сфокусировал в полутьме зрение и различил знакомую фигуру. Это был старлей, несколько дней назад сосланный на «точку» из Февральска за пьянство и моральное разложение. Вроде бы именно этот старлей и должен был сегодня лететь на Ми-28 в ночной полет штурманом. На авиаторе уже были летный комбез и летный шлем. Старлей направлялся в деревянный туалет, крыша которого возвышалась за высоким сугробом.
Караульный тут же забыл и о старлее, и о странных тенях у столбов с колючей проволокой, которые он вроде бы недавно заметил. За время стояния в карауле он уже задубел до состояния мороженой доски. Сержант уже успел подзабыть, что такое караул; ведь он был почти дембелем, а дембеля на этой «точке», как правило, не ходили в караулы, оставляя эту почетную обязанность молодым. Но теперь половина личного состава была отправлена в Февральск на поимку какого-то тигра-людоеда, людей хронически не хватало, вот старослужащему и приходилось мерзнуть под «грибком». Нащупав в кармане мятую пачку сигарет, сержант вновь закурил, мечтательно смежил веки…
Как и все «срочники», этот сержант мечтал о скором дембеле и уже составил в голове детальный сценарий, как будет праздновать его в родном кузбасском поселке. Разливное море водки, молодые девки и хорошая драка стояли в этом сценарии первыми пунктами. Для полного счастья не хватало еще дембельского альбома. Вот караульный и принялся размышлять, каким должен быть самый главный армейский документ и какие фотографии туда лучше всего поместить.
И тут до его слуха донесся глухой звук удара. Звук этот явно исходил со стороны туалета-«скворешни», куда недавно отправился старший лейтенант. Сержант встрепенулся, выпрямился, взглянул на заснеженную крышу сортира… Ничего подозрительного не наблюдалось, разве что дверь туалета теперь была немного приоткрыта.
– Утонул, что ли? – прошептал сержант и тут же вновь погрузился в размышления об альбоме.
Вскоре из-за высоченного сугроба показалась голова в летном шлеме. Офицер направлялся к вертолету, уже заправленному для полета. Чтобы добраться до винтокрылой машины, ему в любом случае надо было поравняться с «грибком», под которым стоял караульный; в противном случае пришлось бы идти по сугробу высотой в полтора метра.
И тут произошло нечто совершенно невообразимое… Человек, которого сержант принял за знакомого старлея-авиатора, неожиданно остановился перед караульным как вкопанный. Казалось, он чем-то обескуражен, растерян и даже напуган. Взглянув в его лицо, сержант от удивления вытаращил глаза и распялил рот: это был не старлей, а некто совершенно незнакомый. Палец караульного лег на спусковой крючок.
