Не знаю, как бы мы себя повели, вздумай это существо (или сущность?) войти в пещеру, но, думаю, стойкостью и мужеством наши действия не стали бы отличаться. От существа исходила губительная аура, превращающая человека в тряпку. Недолго померцав в проеме, этот крендель продолжил свой путь. Материальный, стало быть, раз издавал какие-то звуки, – мелькнула утешительная мысль. Несколько мгновений я стоял столбом, потом немного расслабился. Дошло, что пот с меня стекает ведрами, и под ногами уже целая лужа.
– Что это было, Михаил Андреевич? – просипел Корович. Я чувствовал, как дрожит его плечо. – Стыдно признаться, но я чуть в штаны не наделал… Торчу тут деревянным истуканом, и так страшно, как никогда не было…
– Аналогично, Николай Федорович. – Я со скрипом разжал челюсть. – У этого субъекта мощная энергетическая аура… Даже не спрашивай, что это такое. В Каратае лучше ни о чем не спрашивать… Лично мне он показался доминиканским монахом, прошедшим через врата в параллельном измерении…
– Монахом? С чего бы это?
– Ну, как… Длинный подпоясанный балахон, остроконечный капюшон на тыкве…
– Да у тебя со зрением неполадки, Михаил Андреевич… – Корович как-то подозрительно задышал. – Какой, на хрен, монах… Он вообще на человека не был похож… разве что голова… и что-то вроде индейского украшения из перьев, только не совсем, черное всё, дрожащее… И словно бы в овечью шкуру закутан…
Ох, бойтесь приходящих в овечьей шкуре… Получается, мы с Коровичем видели разные вещи. И что по этому поводу сказал бы психоанализ? Законы физики и прочие установки материального мира скромно помалкивали. Я твердо знал, что когда-нибудь в этой жизни меня погубит любопытство. Стиснул автомат за цевье и, крадучись, на цыпочках, двинулся к свету из тьмы.
– Ты куда, любопытная Варвара? – заволновался Корович, но попытка схватить меня за хлястик не увенчалась успехом. Я добрался до проема и, помолившись, высунулся наружу.
Я так и знал, что это глупо! Нарвемся на неприятность, а любопытство останется неудовлетворенным! Незнакомцев, если я опять чего-то не напутал, было двое. Они уже отдалились от пещеры, колыхались среди камней, направляясь к теснине между сомкнувшимися макушками скалами – эти скалы напоминали двух пьяниц, не дающих друг другу упасть. Я не смог сложить даже примерного представления о феномене. А ведь не шумел! Как они меня почувствовали? Две фигуры, не впечатляющие габаритами, какая-то рваная мешковина, сгорбленные спины, и даже посохи вполне реалистичные – это точно не громилы Питирима и не сектанты, похитившие Анюту! Словно дымкой заволокло участок горного пейзажа. Двое повернулись – чернота в капюшонах. Может, просто капюшоны такие вместительные? Я отпрянул, побежал в пещеру, обливаясь потом.
– Ты был прав, Николай Федорович, любопытство косит наши ряды… Чешем отсюда, пока нам тут его полностью не удовлетворили… Будем надеяться, пещера глубокая…
Я не знаю, гнались ли за нами эти ребята или решили, что мы того не стоим. Мы даже не прислушались, доносятся ли звуки погони. Липкий страх гнал в темноту. Мы бежали, шли, расставив руки, задирая ноги, как цапли, чтобы обо что-нибудь не расколошматиться. Натыкались на скользкие холодные стены, меняли направление. И вскоре обнаружили, что оказались в извилистом коридоре. Включили зажигалку – и настроение совсем испортилось – пещера сузилась, здоровенные потеки на стенах, потолок высоко, но нам от того не легче, под ногами каменная крошка, которая скрипит, как последняя сволочь… Мы шли, потом свернули, еще раз свернули. Было холодно, но мы терпели. Периодически гасили зажигалку, чтобы не расходовать ценный газ. Страх отступал, вернулась усталость. Мы сели на корточки, прислонившись к сырой стене, передохнули. Стали прислушиваться. Тишина в подземелье царила звенящая. Помалкивали боги подземного мира. Единственный звук – где-то далеко за толщами стен капала вода. Память отмотала пленку – я вспомнил, что какое-то время мы спускались. Кислорода пока хватало – не успели далеко уйти от «улицы».
– Как дети мы с тобой, Михаил Андреевич… – прошептал Корович. – Стыдно должно быть. Что мешало поднять автомат и перебить к чертям собачьим эту кодлу? Думаешь, не попали бы? Нет, в штаны наделали, бежали, как последние трусы. Тьфу на нас. А ведь за нами никто не идет, согласен? Сидят где-то далеко и хихикают…
– Убегать надо, если страшно, Николай Федорович, – отозвался я. – Слушай ощущения, они не обманут. Если скажут ощущения: беги – значит, беги. Самому не по себе. Но после первого пришествия в Каратай я усвоил одну нехитрую вещь: пуля – не всегда аргумент, а реальность – понятие зыбкое. Здесь это так…
– То есть… все хорошо?
– Да, все нормально.
– Ну, слава хранителю, – в голосе Коровича зазвучала насмешка. – Теперь это всё выглядит объяснимо и адекватно. Кстати, – Корович задумался. – Вопрос из категории «Музыка». Какого хрена ты там пел про монахов?
– Перестань, Николай Федорович. Говорю, что видел. Одинаковые шансы у нас с тобой на психушку. Реальность, повторю, категория плавающая.
– Дошло, наконец. Мы в матрице, Михаил Андреевич…
Я крякнул.
– Бестолковый ты, Николай Федорович… Рад, что ты знаком с новинками американской киноиндустрии…
– Это не новинки, Михаил Андреевич. Это уже старинки. Когда меня в розыск объявили, я несколько дней у одной отзывчивой бабы отсиживался на квартире. Так она утром на работу уходит, а мне делать нечего, сижу и в ящик пялюсь, фильмотеку ворошу. Всю «Матрицу» пересмотрел и «Обитель зла» – там телка плоскогрудая от зомби так носится, что засмотришься; и какой-то сериал о том, как вампиры борются с оборотнями, а люди тут как бы ни при чем…
– То есть фактически, Николай Федорович, ты уже подготовлен к службе в Каратае, – засмеялся я. – Во всяком случае, в теории подкован.
– Да иди ты, – огрызнулся Корович. – На тарелку бы всю лапшу, что ты мне на уши развешиваешь… Может, будем выбираться помалу? Не идут за нами твои монахи в индейских плюмажах. Сидим, как зайцы, дрожим.
– Принимается, – согласился я. – Давай за мной, Николай Федорович, и черпай мудрость окружающего пространства.
Но что-то стряслось с окружающим нас пространством. Мне казалось, я помнил, где мы сворачивали. Мы тащились по холодным «пещеристым телам», изредка включали зажигалку. Странно, мы давно уже должны были выйти на поверхность. Не может быть, чтобы память подвела! Но свет в конце тоннеля и не брезжил. Я попросил Коровича не паниковать, встал и начал восстанавливать в памяти подземные плетения. Мы углубились-то в эти пещеры всего ничего! Мы снова тронулись в путь, и опять впереди ничего не брезжило. Легкое беспокойство, терзающее меня последние полчаса, стало переходить в легкую панику. Я поднял зажигалку, высек пламя, вытянул руку. Проход упирался в тупик – совершенно непроходимую каменную стену.
– Мат в четыре хода, – проворчал в затылок Корович. – Четыре хода – и отборный мат, Михаил Андреевич. Ты куда нас завел, спелеолог недоделанный?
Да уж, это было совсем не в кассу. Но я не сдавался. И снова куда-то брел, держась за стену, а Корович бормотал в затылок обидные гадости и отдавливал пятки. Легкая паника переходила в панику средней тяжести, но я не сдавался. Пожаловаться на память я не мог и снова рисовал в воображении сложную схему наших перемещений. Где-то здесь должен быть выход! Но выхода не было. Озноб донимал нешуточный. В какой-то момент мы обнаружили, что уменьшился приток кислорода. Значит, мы не приближались к заветной цели, а, наоборот, отдалялись от нее! Какой же гном (аналог лешего) тут глумится над нами?!
