– Э-э… – слабым голосом сказал бывший офицер спецназа ФСБ и расслабился. Не сказал бы, что в его глазах поселились разум и адекватность, но смотрел он теперь мне в глаза.
– Ты помнишь нас, Николай Федорович? – тоном доброго психиатра осведомилась Анюта.
– Помню, – прошептал Корович. – Но плохо…
– Ты где был, блин? – возмутился я. – Развязал веревку, тупо пропал!
– Где был, не знаю, что делал, не помню, – механически забормотал Корович, опустив глаза в землю. – Не спрашивайте меня, все равно не скажу… это было… нет – не спрашивайте… Это было… – нет, не скажу…
Он стащил с головы шапку, и мы похолодели. Его голова была сплошь белой – он полностью поседел за несколько часов. Глаза Анюты наполнились мистическим страхом, она попятилась, непроизвольно перекрестилась. Я тоже почувствовал желание собрать пальцы щепотью и осенять себя крестным знамением, пока не полегчает. Но я поборол позыв, перекрестил пальцы на ноге, отчего почувствовал немедленную судорогу. А Корович растянул небритые губы в блаженную улыбочку и начал что-то беззвучно бормотать, шевеля губами. Он определенно тронулся рассудком. Видел то, чего не видели другие. Мы обеспокоенно переглянулись. Психиатрическая клиника под занавес путешествия – это как раз то, что нам не хватало.
– Ты будешь психотерапевтом, а я сиделкой, – шепнула мне Анюта, хватая Коровича под локоть. Он промычал что-то нечленораздельное.
– Надеюсь, ты не возражаешь, если мы пойдем вместе? – мягко спросил я. – Или у тебя свои планы? Большой, большой секрет?
– Делайте, что хотите… Мне все равно…
Места, по которым мы шли, не отличались разнообразием флоры и фауны. Мы старались не отдаляться от опушки – держались поближе к просвету. Очередной безумный день подходил к завершению, и было очень интересно, где мы проведем ночь. Корович медленно шел (временами сбиваясь с траектории), он почти не разговаривал, односложно отвечал на наши наводящие вопросы, а однажды вспылил – отстаньте от него, дайте ему побыть наедине с собой, неужели это так сложно? Погрузился в свой запутанный внутренний мир, и нас с Анютой в этом лесу осталось только двое.
Тайга густела, и в один прекрасный миг мы обнаружили, что от горного кряжа на востоке не осталось и следа. Тайга давила, опушка леса превратилась в поляну, и вскоре нас со всех сторон окружил суровый девственный лес – хвойный, мшистый, с плотным кустарниковым подлеском. Сюрпризы продолжались. Что-то шевельнулось на толстой ветке, поползло, обнимая ее – то ли змея, то ли что… Спрыгнуло на землю и юркнуло за ствол. Двуногое создание в лохмотьях. Как нам надоели эти лешие, кикиморы, водяные. На всякий случай я сжал покрепче свою палку, выполняющую также роль посоха и чесалки для живота (похоже, мы действительно становились разносчиками вшей). Но оборванец не выказывал враждебных намерений, он стоял за стволом и, ковыряя грязным пальцем в носу, с любопытством нас разглядывал. Русоволосый, приземистый, с немного искривленным набок лицом и мутными глазами навыкат. Просматривалось в нем что-то… олигофренистое.
– О, итить твою… – в сердцах прошептала Анюта. – Нашли проблему на ровном месте…
Проблема оказалась не одна, а целых пять. Именно столько человеческих фигур объявилось в непосредственной близости. Еще один свалился с дерева, двое выпихнулись из кустарника, третий вылез из-под коряги, а последний вообще непонятно откуда взялся. Не было – и вдруг возник. Занимательное дело – в другой ситуации я давно бы уже махал палкой, прыгал с места на место и крушил бы черепа. Но сейчас я чувствовал: эти люди не опасны. Почему? С ними что-то было не так. Невзирая на то, что двое были вооружены старинными охотничьими берданками, двое – самодельными луками (особенно забавно смотрелись колчаны за спинами и «боевое» воронье крыло в голове) и ржавыми топориками, болтающимися на поясах. Только у пятого – того, что изображал змею на ветке – руки были не заняты. Он что-то курлыкнул, помахал руками, соорудив дурковатую улыбочку. Остальные дружно засмеялись, подошли поближе. С этими парнями было определенно что-то не так. Относительно молодые – все до сорока, не сказать, что физически уродливы, невзирая на некоторую неповоротливость в движениях. «Дьявол» крылся в лицах. Детские выражения на бородатых физиономиях, плоские «блины», плоские переносицы, открытые рты, маленькие носы, непроизвольные движения лицевых мышц – такое впечатление, будто эти парни постоянно подмигивают…
Они прохаживались вокруг нас, помалкивали, с интересом рассматривали, а мы стояли, как прибитые, только глазами вращали. Больше всех им, похоже, приглянулся Корович (у них точно не все дома, если проигнорировали Анюту) – окружили его, посмеивались, хлопали по плечу. Корович стоял, втянув голову в плечи, потом начал робко улыбаться.
– Мать честная… – прозрел я. – Своего признали… Анюта, девочка, они ведь сумасшедшие, нет? У нас сегодня день психически неполноценных?
– Тише говори… – шепнула она, сделав страшные глаза. – Эти люди не сумасшедшие, они всего лишь с психическими отклонениями. Интеллект им заменяет интуиция – они чувствуют, что мы не представляем для них опасности… Давай-ка и мы им подыграем – надеюсь, тебя не ломает от этого?
Я расцвел – самой идиотской улыбочкой, какую позволяли мои актерские способности. Анюта издала дрожащее наркоманское хихиканье. На нас обратили внимание. Двое подошли. Над душой навис упитанный здоровяк с бородой Льва Николаевича Толстого и лысиной вождя мирового пролетариата. Он всматривался в мое лицо – пытливо, въедливо (в иной ситуации я бы расхохотался), потом пошамкал губами, сглотнул слюну и, сделав усилие, сказал – словно яйцо куриное выплюнул:
– Вы… кто?
– Заблудились… – я выплюнул ответное «яйцо». – Пожалуйста… мы не плохие… нам бы ночку провести… Еда, помыться… понимаете?… Вы же не в норе живете?
Меньше всего наша процессия напоминала конвоирование. «Божьи люди» двигались кучкой, иногда оборачивались, делали приглашающие жесты. За ними брел, спотыкаясь, Корович, а мы с Анютой замыкали шествие. Я многого ожидал от Каратая, но чтобы такого! Да, я знал, что люди в «республике», избавленные от опеки центральной власти, выживают в группах. «Людей, как правило, сплачивают агрессивность и неразумное», – не помню, кто сказал. Банды, секты, общины, военизированные группировки, где один за всех и все за одного; даже физические уроды, растерявшие человеческий облик и опустившиеся ниже артезианских вод, сбиваются в стада. Но то, что мы увидели сегодня, было открытием… Мы вышли на поляну – здесь располагалась деревня наших благодетелей. Поляна искусственного происхождения – о чем свидетельствовали торчащие тут и там пеньки. Два ряда частокола – остроконечных бревен, врытых в землю с наклоном – опоясывали деревню по периметру. Дубовая калитка с охраной, нехитрые деревянные сооружения, стоящие довольно плотно. А главное – окружившие нас лица… Мужчины, женщины, старики. Стайка ребятишек кинулась наперерез – мы растерялись. Но они сменили направление, промчались под носом, хохочущие, с высунутыми языками. Отстал один, совсем маленький – подошел, потрогал, уставился на нас широко расставленными глазами на лунообразной мордашке. Не понравились мы ему, сморщился, заплакал – словно кошка замяукала, побежал косолапо за своей компанией. Синдром кошачьего крика – вспомнил я редкое название болезни. Недоразвитость гортани…
