– Так хотели твои родители, и ты будешь играть.
Вначале она играла без особого желания, выполняя просьбу деда, а потом почувствовала прелесть музыки. Та отвлекала от мрачных мыслей, переносила далеко-далеко. Да и дед любил, когда внучка дома, когда скрипка лежит у нее на плече, а смычок касается струн. И его, мужчину, много чего пережившего в жизни, музыка лечила. Раны понемногу зарубцовывались, хотя шрамы и оставались, от них никуда не денешься.
– Дед, – попросила Светлана, опустив руку со смычком, – а кто этот мужчина пожилой, к которому мы с тобой в бар ездили? Я же его помню, он давно-давно к нам в гости заходил.
– Знакомый, – коротко ответил Анатолий Иванович Железовский и взглянул на внучку так, словно она перешла запретную черту, – хороший знакомый.
Светлана сделала вид, что не заметила насупленные брови и вертикальную складку, рассекшую лоб деда, не заметила сжатых губ и крепко сжатых сильных пальцев.
– А парень в очках, он кто, его сын или внук?
– Тебе какое дело? – хмыкнул дед и уже хотел уйти на кухню, но Светлана стала перед ним.
– Почему ты не хочешь мне ответить? Кто эти люди, преступники, бандиты?
– Что-то вроде того, – уклончиво ответил дед.
– Чего тогда ты с ними общаешься? Ты же не такой, как они.
– Так надо, такова жизнь.
Светлана неудовлетворенно хмыкнула. Уклончивые ответы она не любила. Она хоть и была человеком, отравленным искусством, но в ответах любила конкретику, и всякие недомолвки ее напрягали.
– Кто такой парень, с которым я кофе пила?
– Я его не знаю, – передернул плечами Железовский, – не знаком с ним.
– Так, может, он и не бандит?
– Ты не знаешь, кто такие бандиты. Олег Карлович – не бандит, и молодой человек – тоже, – сказал дед, взял внучку за плечи, отодвинул в сторону, – с бандитами я не общаюсь. Теперь ты довольна?
– Что ты со мной как с маленькой? Я уже взрослая, самостоятельная, мне, между прочим, восемнадцать лет. Я уже замуж могу выйти, а ты меня как какую-то пацанку…
– Что за слова у тебя в лексиконе? Ладно, успокойся, не горячись. Тебе с этими людьми дело иметь не стоит.
– Это почему еще? Олег Карлович, как я помню, на виолончели играет. А парень вроде ничего, хоть и слепой.
– Слепой? – переспросил Железовский.
– Ну а ты что, разве не понял? Кто ж это будет в полутемном баре в черных очках сидеть? Там и так мало чего видно.
– Ну, не знаю, почему он в черных очках… Может, синяк под глазом?
– Не было у него никаких синяков.
– Ты что, рассмотреть успела?
– Да.
– Так вот, если я увижу тебя с ним…
– И что будет? Из дому выгонишь?
– Хуже, – сказал Анатолий Иванович. – Тогда наша дружба врозь.
«Напугал! – подумала Светлана. – Куда ты без меня денешься?»
– Кстати, я ужин приготовила, мой руки и вперед на кухню, тарелки тебя ждут, еще все теплое. Минералка в холодильнике, а я еще поиграю маленько.
– А ужинать?
– Я, между прочим, в отличие от тебя дама и после шести не ем.
– Ой, дама! Худая, как линейка. Да ты на себя посмотри, кожа да кости. Тебе есть надо с утра до вечера.
– Ну, это я уж сама разберусь, когда мне есть. А вот ты вперед на кухню и чтобы все съел.
– Мне никто не звонил? – из ванной, перекрикивая шум льющейся воды, выкрикнул Анатолий Иванович.
– Армянин какой-то звонил.
– Именно армянин? – вытирая руки, уточнил Железовский.
– Ну, может, грузин… Хачик, одним словом.
– Снова у тебя словечки проскакивают. Где ты их нахваталась?
– Если кавказец, значит, хачик.
– А ты откуда знаешь, что кавказец?
– У меня слух натренированный, и я музыку речи секу сразу. Это явно был кавказец.
– И чего он хотел?
– Со мной поговорил, спросил, как меня зовут и кем тебе прихожусь.
– А ты что сказала? Соврала, что моя жена? Допрыгаешься, малая! – грубовато пошутил дед, отправляясь на кухню.
Звон тарелок слился с музыкой, и, когда зазвенел телефон, ни дед, ни внучка звонка не услышали. Светлана играла нарочито громко и быстро, но в паузе она все-таки услышала телефонный звонок. Продолжая играть, дошла до аппарата, подняла трубку и услышала голос Николая Бунина. Она узнала его мгновенно, в одну секунду, он успел лишь сказать «добрый вечер».
– Добрый, – воскликнула Света, не скрывая радости.
– Это я, парень из бара. Очки со звездами.
– Да я узнала, – крикнула Светлана, закрывая дверь своей комнаты, – но я тебе свой телефон не давала.
– Ты что сейчас делаешь? – спросил Николай.
Все время, прошедшее с первой случайной встречи, девушка не выходила из его головы.
– Занимаюсь, – призналась Светлана.
– Чем?
– Пиликаю на скрипке.
– Вот здорово! – Он сказал это так искренне и с восторгом, что Светлане даже стало неловко. – А сыграть что-нибудь можешь?
– Тебе хочется этого? – удивилась девушка.
– Мне что-нибудь сыграть сможешь? – Просьба звучало искренне, без подколки, и это привело девушку в замешательство.
– Ты же далеко.
– Я услышу.
– А что тебе сыграть?
– Что угодно, – сказал Николай.
– Пожалуйста. Только по телефону какая же музыка?
– Пожалуйста, – повторил просьбу Николай.
Светлана почувствовала, что отказать ему не может. Она положила трубку, подняла скрипку, прижала ее щекой. Смычок коснулся струн, пальцы задвигались. Она сыграла кусочек из Брамса, подняла трубку, прижала к уху. Услышала дыхание Николая.
– Ну вот, слышал?
– Да, – сказал он. – Ты хорошо играешь. Брамс, что ли?
Тут пришло время удивиться ей:
– Так ты меломан? Не притворялся?
– Люблю музыку.
То, что она поняла, расспрашивая деда, и то, что говорил мало знакомый парень, абсолютно не вязалось, исключало одно другое. Разве можно быть бандитом и разбираться в музыке? Что-то тут не сходилось.
– Ты каждый день играешь? – спросил Бунин.
– Да, по нескольку часов. Если скрипач не играет один день, это слышит он сам, а если два – слышит учитель, а если три, то слышат зрители. Поэтому я и занимаюсь.
– Я тебе завидую, – услышала Светлана. – А свободное время у тебя есть?
