«Спросите об этом Морсера, он знает Монте-Кристо как свои пять пальцев». И вот вас призвали.
– Это невероятно, – сказала баронесса, – располагать полумиллионным секретным фондом и быть до такой степени неосведомленным!
– Поверьте, баронесса, – отвечал Люсьен, – что если бы я располагал полумиллионом, я употребил бы его на что-нибудь другое, а не на собирание сведений о графе Монте-Кристо, который, на мой взгляд, обладает только тем достоинством, что богат, как два набоба; но я уступаю место моему другу Морсеру: обратитесь к нему, меня это больше не касается.
– Едва ли набоб прислал бы мне пару лошадей ценой в тридцать тысяч франков, с четырьмя бриллиантами в ушах, по пять тысяч каждый.
– Бриллианты – его страсть, – засмеялся Альбер. – Мне кажется, что у него, как у Потемкина, ими всегда набиты карманы, и он сыплет ими, как мальчик-с-пальчик камешками.
– Он нашел где-нибудь алмазные копи, – сказала госпожа Данглар. – Вы знаете, что в банке барона у него неограниченный кредит?
– Нет, я не знал, – отвечал Альбер, – но меня это не удивляет.
– Он заявил господину Данглару, что собирается пробыть в Париже год и израсходовать шесть миллионов.
– Надо думать, что это персидский шах, путешествующий инкогнито.
– А какая красавица эта женщина! – сказала Эжени. – Вы заметили, господин Люсьен?
– Право, вы единственная из всех женщин, кого я знаю, которая отдает должное другим женщинам.
Люсьен вставил в глаз монокль.
– Очаровательна, – заявил он.
– А знает ли господин де Морсер, кто эта женщина?
– Знаю лишь приблизительно, как и все, что касается таинственной личности, о которой мы говорим, – сказал Альбер, отвечая на этот настойчивый вопрос. – Эта женщина – албанка.
– Это видно по ее костюму, и то, что вы нам сообщаете, уже известно всей публике.
– Мне очень жаль, что я такой невежественный чичероне, – сказал Альбер, – но должен сознаться, что на этом мои сведения кончаются; знаю еще только, что она музыкантша: однажды, завтракая у графа, я слышал звуки лютни, на которой, кроме нее, некому было играть.
– Так он принимает у себя гостей, ваш граф? – спросила г-жа Данглар.
– И очень роскошно, смею вас уверить.
– Надо заставить Данглара дать ему обед или бал, чтобы он в ответ пригласил нас.
– Как, вы бы поехали к нему? – сказал, смеясь, Дебрэ.
– Почему бы нет? Вместе с мужем!
– Да ведь он холост, этот таинственный граф!
– Вы же видите, что нет, – в свою очередь, рассмеялась баронесса, указывая на красавицу албанку.
– Эта женщина – невольница; помните, Морсер, он сам нам об этом сказал у вас за завтраком.
– Согласитесь, дорогой Люсьен, – сказала баронесса, – что у нее скорее вид принцессы.
– Из «Тысячи и одной ночи», – вставил Альбер.
– Согласен, но что создает принцесс, дорогой мой? Бриллианты, а она ими осыпана.
– Их даже слишком много, – сказала Эжени, – без них она была бы еще красивее, потому что тогда были бы видны ее шея и руки, а они прелестны.
– Ах, эти художницы! – сказала г-жа Данглар. – Посмотрите, она уже загорелась.
– Я люблю все прекрасное, – ответила Эжени.
– В таком случае что вы скажете о графе? – спросил Дебрэ. – По-моему, он тоже недурен собою.
– Граф? – сказала Эжени, словно ей до сих пор не приходило в голову взглянуть на него. – Граф слишком бледен.
– Вот именно, – сказал Морсер, – как раз эта бледность и интересует нас. Знаете, графиня Г. утверждает, что он вампир.
– А разве графиня Г. вернулась? – спросила баронесса.
– Она сидит в боковой ложе, мама, – сказала Эжени, – почти против нас. Видите, вот женщина с чудесными золотистыми волосами – это она.
– Да, вижу, – сказала г-жа Данглар. – Знаете, что вам следовало бы сделать, Морсер?
– Приказывайте, баронесса.
– Вам следовало бы пойти навестить вашего графа Монте-Кристо и привести его к нам.
– Зачем это? – спросила Эжени.
– Да чтобы поговорить с ним; разве тебе не интересно видеть его?
– Нисколько.
– Странная девочка! – пробормотала баронесса.
– Он, вероятно, и сам придет, – сказал Альбер. – Вон он увидел вас, баронесса, и кланяется вам.
Баронесса, очаровательно улыбаясь, ответила графу на его поклон.
– Хорошо, – сказал Альбер, – я принесу себя в жертву: я покину вас и посмотрю, нельзя ли с ним поговорить.
– Пойдите к нему в ложу; нет ничего проще.
– Но я не был представлен.
– Кому?
– Красавице албанке.
– Но ведь вы говорите, что это невольница.
– Да, но вы утверждаете, что это принцесса… Но, может быть, увидав, что я иду, он выйдет тоже.
– Это возможно. Идите.
– Иду.
Альбер поклонился и вышел. Действительно, когда он проходил мимо ложи графа, дверь ее отворилась и вышел Монте-Кристо; он сказал несколько слов по-арабски Али, стоявшему в коридоре, и взял Альбера под руку. Али закрыл дверь и встал перед ней; вокруг нубийца в коридоре образовалось целое сборище.
– Право, – сказал Монте-Кристо, – ваш Париж очень странный город, и ваши парижане удивительные люди. Можно подумать, что они в первый раз видят негра. Посмотрите, как они столпились около бедного Али, который не понимает, в чем дело. Смею вас заверить, что, если парижанин приедет в Тунис, Константинополь, Багдад или Каир, вокруг него нигде не соберется толпа.
– Это потому, что на Востоке люди обладают здравым смыслом и смотрят только на то, на что стоит смотреть, – но, поверьте, Али пользуется таким успехом только потому, что принадлежит вам, а вы сейчас самый модный человек в Париже.
– В самом деле? А чему я обязан этим счастьем?
– Да самому себе. Вы дарите запряжки в тысячу луидоров; вы спасаете жизнь женам королевских прокуроров; под именем майора Блэка вы посылаете на скачки кровных скакунов и жокеев ростом с обезьяну уистити; наконец, вы выигрываете золотые кубки и посылаете их хорошеньким женщинам.
– Кто это рассказал вам все эти басни?
– Первую – госпожа Данглар, которой до смерти хочется видеть вас в своей ложе, или, вернее, чтобы другие вас там видели; вторую – газета Бошана; а третью – моя собственная догадливость. Зачем вы называете свою лошадь Вампа, если хотите сохранить инкогнито?
– Да, действительно, – сказал граф, – это было неосторожно. Но скажите, разве граф де Морсер не бывает в Опере? Я внимательно смотрел, но нигде не видел его.
