– Как? Что ты говоришь? – спросила Луиза.
– Я заметаю след, – сказала Эжени, – эта женщина, которой мы заплатили двадцать луидоров, может нас выдать за сорок; когда мы выедем на Бульвары, мы велим ехать по другой дороге.
И она, почти не касаясь подножки, вскочила в карету.
– Ты, как всегда, права, Эжени, – сказала Луиза, усаживаясь рядом с подругой.
Четверть часа спустя кучер, уже изменив направление по указанию Эжени, проехал, щелкая бичом, заставу Сен-Мартен.
– Наконец-то мы выбрались из Парижа! – сказала Луиза, с облегчением вздыхая.
– Да, моя дорогая, и похищение удалось на славу, – отвечала Эжени.
– Да, и притом без насилия, – сказала Луиза.
– Это послужит смягчающим вину обстоятельством, – отвечала Эжени.
Слова эти потерялись в стуке колес по мостовой Ла-Виллет.
У Данглара больше не было дочери.
Часть шестая
I. Гостиница «Колокол и бутылка»
Оставим пока мадемуазель Данглар и ее приятельницу на дороге в Брюссель и вернемся к бедному Андреа Кавальканти, так злополучно задержанному в его полете за счастьем.
Этот Андреа Кавальканти, несмотря на свой юный возраст, был малый весьма ловкий и умный.
Поэтому при первом волнении в гостиной он, как мы видели, стал понемногу приближаться к двери, прошел две комнаты и скрылся.
Мы забыли упомянуть о маленькой подробности, которая между тем не должна быть пропущена; в одной из комнат, через которые прошел Кавальканти, были выставлены футляры с бриллиантами, кашемировые шали, кружева валансьен, английские ткани – словом, весь тот подбор соблазнительных предметов, одно упоминание о котором заставляет трепетать сердца девиц и который называют приданым.
Проходя через эту комнату, Андреа доказал, что он малый не только весьма умный и ловкий, но и предусмотрительный, и доказал это тем, что захватил наиболее крупные из выставленных драгоценностей.
Снабженный этим подспорьем, Андреа почувствовал, что ловкость его удвоилась, и, выпрыгнув в окно, ускользнул от жандармов.
Высокий, сложенный, как античный атлет, мускулистый, как спартанец, Андреа бежал целых четверть часа, сам не зная, куда он бежит, только чтобы отдалиться от того места, где его чуть не схватили.
Свернув с улицы Мон-Блан и руководимый тем чутьем, которое приводит зайца к норе, а вора – к городской заставе, он очутился в конце улицы Лафайет.
Задыхаясь, весь в поту, он остановился.
Он был совершенно один; слева от него простиралось пустынное поле Сен-Лазар, а направо – весь огромный Париж.
– Неужели я погиб? – спросил он себя. – Нет – если я проявлю большую энергию, чем мои враги. Мое спасение стало просто вопросом расстояния.
Тут он увидел фиакр, едущий от предместья Пуассоньер; хмурый кучер с трубкой в зубах, по-видимому, держал путь к предместью Сен-Дени.
– Эй, дружище! – сказал Бенедетто.
– Что прикажете? – спросил кучер.
– Ваша лошадь устала?
– Устала! Как же! Целый день ничего не делала. Четыре несчастных конца и двадцать су на чай, всего семь франков, и из них я должен десять отдать хозяину.
– Не хотите ли к семи франкам добавить еще двадцать?
– С удовольствием, двадцатью франками не брезгают. А что нужно сделать?
– Вещь нетрудная, если только ваша лошадь не устала.
– Я же вам говорю, что она полетит, как ветер, скажите только, в какую сторону ехать.
– В сторону Лувра.
– А, знаю, где наливку делают.
– Вот именно, требуется попросту нагнать одного моего приятеля, с которым я условился завтра поохотиться в Шапель-ан-Серваль. Он должен был ждать меня здесь в своем кабриолете до половины двенадцатого; сейчас – полночь; ему, должно быть, надоело ждать, и он уехал один.
– Наверное.
– Ну так вот, хотите попробовать его нагнать?
– Извольте.
– Если мы его не нагоним до Бурже, вы получите двадцать франков; а если не нагоним до Лувра – тридцать.
– А если нагоним?
– Сорок, – сказал Андреа, который одну секунду колебался, но решил, что, обещая, он ничем не рискует.
– Идет! – сказал кучер. – Садитесь!
Андреа сел в фиакр, который быстро пересек предместье Сен-Дени, проехал предместье Сен-Мартен, миновал заставу и въехал в бесконечную Ла-Виллет.
Нелегко было нагнать этого мифического приятеля; все же время от времени у запоздалых прохожих и в еще не закрытых трактирах Кавальканти справлялся о зеленом кабриолете и пегой лошади, а так как по дороге в Нидерланды проезжает немало кабриолетов и из десятка кабриолетов девять зеленых, то справки сыпались на каждом шагу.
Все видели этот кабриолет, он был не больше как в пятистах, двухстах или ста шагах впереди, но когда его наконец нагоняли, оказывалось, что это не тот.
Один раз их самих обогнали; это была карета, уносимая вскачь парой почтовых лошадей.
«Вот бы мне эту карету, – подумал Кавальканти, – пару добрых коней, а главное – подорожную!»
И он глубоко вздохнул.
Это была та самая карета, которая увозила мадемуазель Данглар и мадемуазель д’Армильи.
– Живей, живей! – сказал Андреа. – Теперь уже мы, должно быть, скоро его нагоним.
И бедная лошадь снова пустилась бешеной рысью, которой она бежала до самой заставы, и, вся в мыле, домчалась до Лувра.
– Я вижу, – сказал Андреа, – что не нагоню приятеля и только заморю вашу лошадь. Поэтому лучше мне остановиться. Вот вам ваши тридцать франков, а я переночую в «Рыжем коне» и займу место в первой свободной почтовой карете. Доброй ночи, друг.
И Андреа, сунув в руку кучера шесть монет по пять франков, легко спрыгнул на мостовую.
Кучер весело спрятал деньги в карман и шагом направился к Парижу. Андреа сделал вид, будто идет в гостиницу «Рыжий конь», он постоял у дверей, прислушиваясь к замирающему стуку колес, и, двинувшись дальше, гимнастическим шагом прошел два лье.
Тут он отдохнул; он находился, по-видимому, совсем близко от Шапель-ан-Серваль, куда, по его словам, он и направлялся.
Не усталость принудила Андреа Кавальканти остановиться, а необходимость принять какое-нибудь решение и составить план действий.
Сесть в дилижанс было невозможно, нанять почтовых также невозможно. Чтобы путешествовать тем или другим способом, необходим паспорт.
Оставаться в департаменте Уазы, то есть в одном из наиболее видных и наиболее охраняемых департаментов Франции, было опять-таки невозможно, особенно для человека, искушенного, как Андреа, по уголовной части.
