– Я так думаю.
– А что тебя заставляет так думать?
– Мои глаза.
– Ты видел Генриха Наваррского?
– Да.
– И ты не пришел ко мне и не сказал, что мой враг имел дерзость явиться прямо в мою столицу!
– Человек может быть дворянином и может не быть им, – произнес Шико.
– Ну и что же?
– А то, что если он дворянин, то он не шпион, вот и все.
Генрих задумался.
– Значит, – сказал он, – Анжу и Беарн! Мой брат Франсуа и мой кузен Генрих!
– Не считая трех Гизов, само собой разумеется.
– Как! Ты думаешь, что они войдут в союз?
– Тридцать четыре тысячи человек с одной стороны: десять тысяч от Анжу, восемь тысяч от Гиени, шестнадцать тысяч от Беарна, – сказал Шико, загибая пальцы, – а сверх того, двадцать или двадцать пять тысяч под командой герцога де Гиза, главнокомандующего твоих войск. Всего пятьдесят девять тысяч человек. Сократим их до пятидесяти на случай подагры, ревматизмов, воспалений седалищного нерва и других болезней. Все же, как ты видишь, сын мой, остается достаточно внушительная цифра.
– Но Генрих Наваррский и герцог де Гиз враги.
– Что не помешает им объединиться против тебя с надеждой уничтожить друг друга после того, как они уничтожат тебя.
– Шико, ты прав, и моя мать права, вы оба правы. Надо предотвратить резню. Помоги мне собрать швейцарцев.
– Ну да, швейцарцев, как же! Их увел Келюс.
– Тогда мою гвардию.
– Ее забрал Шомберг.
– Ну, хотя бы моих слуг.
– Они ушли с Можироном.
– Как, – воскликнул Генрих, – без моего приказа?!
– А с каких это пор ты отдаешь приказы, Генрих? О! Когда речь идет о шествиях или бичеваниях, тут я ничего не говорю, тебе предоставляют полную власть над твоей шкурой и даже над шкурой других. Но коснись дело войны, коснись дело управления государством, это уже область господина де Шомберга, господина де Келюса и господина де Можирона. О д’Эперноне я умалчиваю, потому что он в таких случаях прячется в кусты.
– А! Смерть Христова! – воскликнул Генрих. – Так вот как обстоит дело!
– Позволь сказать тебе, сын мой, – продолжал Шико, – ты весьма поздно заметил, что в своем королевстве ты не более чем седьмой или восьмой король.
Генрих закусил губу и топнул ногой.
– Эге! – произнес Шико, вглядываясь в темноту.
– Что там?
– Клянусь святым чревом! Это они. Гляди, Генрих, вот твои люди.
И он в самом деле указал королю на трех или четырех быстро приближающихся всадников. За ними на некотором расстоянии скакали другие конные и шла толпа пеших.
Всадники собирались уже было въехать в Лувр, не заметив в темноте двух людей, стоявших возле рвов.
– Шомберг! – позвал король. – Сюда, Шомберг!
– Эй! – откликнулся Шомберг. – Кто меня зовет?
– Сюда, сюда, дитя мое!
Голос показался Шомбергу знакомым, и он подъехал.
– Будь я проклят! – воскликнул он. – Да это король!
– Он самый. Я побежал за вами, да не знал, где вас искать, и с нетерпением жду здесь. Что вы делали?
– Что мы делали? – спросил второй всадник, подъезжая.
– А! Ко мне и ты, Келюс, – сказал король, – и больше не уезжай так, без моего разрешения.
– Да больше-то и незачем, – сказал третий, в котором король признал Можирона, – все уже кончилось.
– Все кончилось? – переспросил король.
– Слава богу, – сказал д’Эпернон, внезапно появившись неизвестно откуда.
– Осанна! – крикнул Шико, вознося обе руки к небу.
– Значит, вы их убили? – сказал король. И прибавил совсем тихо: – В конце концов, мертвые не воскресают.
– Вы их убили? – сказал Шико. – А! Если вы их убили, то и говорить не о чем.
– Нам не пришлось трудиться, – ответил Шомберг, – эти трусы разлетелись, как стая голубей, почти ни с кем и шпаг-то скрестить не удалось.
Генрих побледнел.
– А с кем все же вы их скрестили?
– С Антрагэ.
– Но хоть этого-то вы уложили?
– Как раз наоборот: Антрагэ убил лакея Келюса.
– Значит, они были настороже? – спросил король.
– Черт возьми! Я думаю! – воскликнул Шико. – Вы вопите: «Смерть анжуйцам!», перевозите пушки, трезвоните в колокола, потрясаете всем железным ломом, который имеется в Париже, и хотите, чтобы эти добрые люди так же ничего не слышали, как вы ничего не соображаете.
– Одним словом, одним словом, – глухо пробормотал король, – гражданская война вспыхнула.
Услышав это, Келюс вздрогнул.
– А ведь и правда, черт побери! – воскликнул он.
– О! Вы уже начинаете понимать, – сказал Шико, – какое счастье! А вот господа де Шомберг и де Можирон еще ни о чем не догадываются.
– Мы оставляем за собой защиту особы и короны его величества, – заявил Шомберг.
– Ба! Клянусь богом, – сказал Шико, – для этого у вас есть господин де Клиссон, который кричит не так громко, как вы, а дело свое делает не хуже.
– Вот вы, господин Шико, – сказал Келюс, – распекаете нас тут на все корки, а два часа тому назад сами думали так же, как мы, или, во всяком случае, если и не думали, то кричали, как мы.
– Я?! – воскликнул Шико.
– Конечно, кричали «Смерть анжуйцам!» и при этом колотили по стенам шпагой.
– Да ведь я, – сказал Шико, – это совсем другое дело. Каждому известно, что я – дурак. Но вы-то, вы ведь люди умные…
– Хватит, господа, – сказал Генрих, – мир. Скоро мы все навоюемся.
– Каковы будут распоряжения вашего величества? – спросил Келюс.
– Постарайтесь утихомирить народ с тем же рвением, с каким вы его взбудоражили; возвратите в Лувр швейцарцев, мою гвардию, моих слуг и прикажите запереть ворота, чтобы завтра горожане сочли все случившееся этой ночью простой потасовкой между пьяными.
Молодые люди ушли с видом побитых собак и стали передавать приказы короля офицерам сопровождавшего их отряда.
Что касается Генриха, то он возвратился к своей матери, которая очень деятельно, но с обеспокоенным и мрачным видом отдавала распоряжения своим слугам.
