– Конечно, принимаю, – спокойно ответил Келюс, – господин граф де Бюсси оказывает мне большую честь.
– Ваш день, господин граф?
– День мне безразличен, но я предпочел бы, чтобы это было скорее завтра, чем послезавтра, и скорее послезавтра, чем в последующие дни.
– Ваш час?
– Утро.
– Ваше оружие?
– Рапира и кинжал, если это оружие устроит господина де Бюсси.
Сен-Люк поклонился.
– Любое ваше решение на этот счет будет для господина де Бюсси законом.
Затем он обратился к Можирону, ответившему то же самое, потом, последовательно, к двум остальным.
– Но, – сказал Шомберг, который, как хозяин дома, получил поклон последним, – мы не подумали об одном, господин Сен-Люк.
– О чем?
– О том, что если все мы пожелаем, случай иной раз распоряжается очень странно, если все мы пожелаем, повторяю, выбрать один и тот же день и час, господин де Бюсси может оказаться в очень затруднительном положении.
Сен-Люк поклонился с самой своей обходительной улыбкой на устах.
– Разумеется, – сказал он, – господин де Бюсси оказался бы в затруднительном положении, подобно всякому дворянину перед лицом таких четырех храбрецов, как вы. Но он заметил мне, что это для него не внове, с ним такое уже было у Турнельского дворца, возле Бастилии.
– И он будет драться со всеми четырьмя? – спросил д’Эпернон.
– Со всеми четырьмя, – подтвердил Сен-Люк.
– С каждым по отдельности? – спросил Шомберг.
– С каждым по отдельности или со всеми разом. Вызов адресован и каждому из вас, и всем вам вместе.
Четверо молодых людей переглянулись. Келюс первый нарушил молчание.
– Это очень благородно со стороны господина де Бюсси, – сказал он, красный от злости, – но, как бы мало мы ни стоили, все же каждый из нас способен справиться со своим делом самостоятельно. Итак, мы принимаем предложение графа и будем драться один за другим, по очереди… или же… Да, так, пожалуй, будет лучше…
Келюс посмотрел на друзей, которые, по всей видимости поняв его мысль, кивнули ему в знак согласия.
– Мы не хотим, чтобы поединок превратился в убийство великодушного человека, и, пожалуй, будет лучше, если мы предоставим жребию решить, кому из нас драться с господином де Бюсси.
– Но, – поспешил спросить д’Эпернон, – а трое остальных?
– Трое остальных? У господина де Бюсси, несомненно, достаточно друзей, а у нас – врагов, чтобы трем остальным не пришлось стоять сложа руки.
– Вы согласны со мной, господа? – прибавил Келюс, оборачиваясь к своим товарищам.
– Да, – ответили они в один голос.
– Мне было бы чрезвычайно приятно, – сказал Шомберг, – если бы господин де Бюсси пригласил на эту увеселительную прогулку господина де Ливаро.
– Если бы я смел выразить свое мнение, – сказал Можирон, – я попросил бы, чтобы при нашей встрече присутствовал господин де Бальзак д’Антрагэ.
– И общество было бы в полном сборе, – заключил Келюс, – если бы господин де Рибейрак соблаговолил явиться вместе со своими друзьями.
– Господа, – сказал Сен-Люк, – я передам ваши пожелания господину графу де Бюсси, но, по-моему, я могу сказать вам заранее, что он слишком учтив, чтобы не согласиться с ними. Мне остается только, господа, принести вам искреннюю благодарность от имени господина графа.
Сен-Люк снова поклонился, и головы четырех вызванных на поединок дворян склонились точно до того же уровня, что и его голова.
Молодые люди проводили Сен-Люка до дверей гостиной.
В самой последней из передних он увидел четырех лакеев.
Сен-Люк достал свой набитый золотом кошелек и бросил им со словами:
– Вот, выпейте за здоровье ваших господ.
Глава XXXVIII
О том, в какой области господин де Сен-Люк был просвещеннее господина де бюсси, какие уроки он ему преподал и как использовал эти уроки возлюбленный прекрасной дианы
Сен-Люк возвратился, весьма гордый столь хорошо выполненным поручением.
Дожидавшийся его Бюсси поблагодарил друга.
Сен-Люку он показался очень грустным; подобное состояние было неестественным для исключительно храброго человека, которому сообщили, что ему предстоит блестящий поединок.
– Я что-нибудь не так сделал? – спросил Сен-Люк. – У вас расстроенный вид.
– Даю слово, милый друг, мне жаль, что, вместо того чтобы назначить срок, вы не сказали: «Немедленно».
– А! Терпение. Анжуйцы еще не вернулись. Какого черта! Дайте им время приехать! Зачем вам торопиться устилать землю убитыми и ранеными?
– Дело в том, что я хочу как можно скорее умереть.
Сен-Люк уставился на Бюсси с тем удивлением, которое люди с идеально устроенным организмом испытывают на первых порах при малейшем признаке несчастья, пусть даже чужого.
– Умереть! В вашем возрасте, с вашим именем, имея такую возлюбленную!
– Да! Я убью всех четверых, я в этом уверен, но и сам получу хороший удар, который упокоит меня навеки.
– Что за черные мысли, Бюсси!
– Побывали бы вы в моей шкуре! Муж, считавшийся мертвым, – воскресает. Жена не может оторваться ни на минуту от изголовья постели этого, с позволения сказать, умирающего. Ни обменяться улыбками, ни словечком перекинуться, ни руки коснуться. Смерть Христова! С удовольствием изрубил бы кого-нибудь в куски…
Сен-Люк ответил на эту тираду взрывом смеха, который вспугнул целую стаю воробьев, клевавших рябину в малом саду Лувра.
– Ах! – вскричал он. – Какое простодушие! И подумать только, что женщины любят этого Бюсси, этого школяра! Но, мой милый, вы потеряли рассудок: в целом мире не сыщется любовника счастливей вас.
– Вот как? Попробуйте-ка доказать мне это – вы, человек женатый!
– Nihil facilius,
[159]
как говаривал иезуит Трике, мой учитель. Вы в дружбе с господином де Монсоро?
– Клянусь, мне стыдно за человеческий разум! Этот болван называет меня своим другом.
– Что ж, и будьте его другом.
– О!.. Злоупотребить этим званием?!
– Prorsus absurdum,
[160]
всегда говорил Трике. Он и в самом деле ваш друг?
