Время ползло медленнее улитки. Возможно, оно вообще стояло на месте, доказывая относительность теории Эйнштейна. «Никуда не годится его теория, – тупо размышлял Константин. – На кой черт он ее выдумал?»
Эйнштейн принялся оправдываться, путано и пространно объясняя принципы скорости света. Константин ни черта не понимал, но слушал с интересом, поскольку для наглядности великий ученый то и дело корчил всякие рожи, высовывал язык, приставлял растопыренные пальцы к ушам.
Незаметно они добрались до Красной площади, по краям которой высились горы вывороченной земли и строительного мусора. Смеркалось. Булыжная мостовая блестела от слизи, словно долгое время служила водоему дном. Чтобы не поскользнуться, Константин был вынужден неотрывно следить за своими переступающими по камням ногами и не заметил, как Эйнштейн куда-то запропастился. Так и остался на площади один-одинешенек. Как выбраться отсюда?
Остановив выбор на приличном с виду мужчине, Костя задал ему этот вопрос.
– Инновация, модернизация, либерализация, – затараторил мужчина, оказавшийся на поверку копией президента Медведева. – Монетизация, стабилизация, интеграция…
Стало ясно, что ничего толком он не знает и взывать к нему бесполезно. Тогда Константин поймал за рукав другого прохожего. Внешне он мало чем отличался от небезызвестного Владимира Владимировича Путина, носил костюм соответствующего покроя, но на голову зачем-то напялил милицейскую фуражку.
– Оффне ди ауген! – тихо молвил он. – Зие хиерхер.
Проследив за жестом его руки, Константин увидел табличку с черепом, скрещенными костями и надписью: «Стой! Частные владения». За ней высился невероятных размеров телевизор, а в телевизоре том выстроилось в ряд правительство, яркое, гладкое, тщательно вылизанное, внезапно грянувшее слаженным хором:
– Славься-а, а-атече-ество, на-аше-е сва-або-одное!
Их торжественные голоса отдавались гулким эхом на площади, по которой тут же покатились во всех направлениях зеленые бронетранспортеры и черные лимузины.
– Да вы что, сдурели? – заорал Константин, проваливаясь в булыжники по грудь и чувствуя, что его засасывает. – Какое, на хер, отечество, когда болото кругом?
Оборвав пение, разъяренные члены правительства скопом бросились на него, чтобы утопить в трясине.
Это не погубило его, а спасло. Очнувшись, Константин увидел прямо перед собой расплывающееся лицо Рогача. По всей видимости, тот уже не одну секунду стоял так, всматриваясь в Константина. Слов тратить не хотелось, напрягать пересохшую глотку – тоже. Подняв руку, Константин молча оттолкнул нависшую над ним физиономию.
Рогач попятился, сыпя грязными ругательствами.
– Заткнись, – попросил Константин, еле ворочая языком.
– А ты заткни, попробуй. – Усевшись на пол, Рогач поднес к губам пол-литровую пластиковую бутылку и сделал пару нарочито громких глотков. – Ох и хороша водица, – проговорил он, облизываясь и жмурясь.
Константин с трудом проглотил горячий ком, образовавшийся во рту. Глотку словно натерли наждаком, а затем посыпали крупной солью в придачу.
– Откуда у тебя вода, гад? – спросил он.
– Менты снабжают, – с вызовом ответил Рогач. – За вредность. Иногда с такой публикой сидеть приходится…
– Я тебя сейчас убью, – произнес Константин ровным механическим тоном. – Одной тварью на зоне меньше станет. Воры мне только спасибо скажут.
Он приготовился встать.
– Э, э! – спохватился Рогач. – Я пошутил. Пустая бутылка. – В подтверждение своих слов он наклонил ее над полом, куда не пролилось ни капли. – От прежних постояльцев осталась.
Это не остановило Константина. Он поднялся на ноги, и его окаменевшее лицо было маской убийцы.
– Не верю я тебе, Рогач. Сука ты. Сам сказал, что с ментами повязан.
– На понт тебя брал, – донеслось в ответ.
– А знаешь, что за такие мутки тебя на зоне ждет?
– А там никто не узнает, – буркнул Рогач. – Ты никому не скажешь. Уснешь и не проснешься, понял?
Константин понял. Давно. И, честно говоря, уже не верил, что когда-нибудь вдохнет свежий воздух и увидит небо над головой.
Обидно. Обидно и глупо было подыхать в проклятой парилке. Хотя, с другой стороны, умирать обидно и глупо всегда и везде…
После так называемого завтрака, к которому не притронулись ни Рогач, ни Константин, изматывающее соревнование на выносливость продолжилось. Днем Рогача увели на допрос, и Рощин моментально уснул, не успев даже порадоваться удаче. Вечером оба пожевали соленую рыбешку, запивая ее драгоценной водой. Ночь провели, карауля друг друга и временами засыпая с открытыми глазами. Против ожидания, ближе к утру Константин почувствовал некоторое облегчение, словно второе дыхание открылось. Правда, продлился этот прилив бодрости недолго. Костя начал ронять голову на грудь, тут же вскидывая ее, чтобы проверить, что делает Рогач.
– Все равно отключишься, Роща, – пообещал тот свистящим шепотом.
– Ты тоже отключишься, – сказал Константин, сказал машинально, не веря своим словам.
– И что с того? Раз ты не бьешь лежачих, то и спящего не тронешь. А я – запросто. И хана тебе вместе с твоими принципами дурацкими.
Рогач торжествующе засмеялся. Константин ущипнул себя за бедро, на котором уже образовался лиловый синяк.
– Пусть, – тихо произнес он. – Но, кроме принципов, у меня ничего не осталось.
– Может, тогда воду мне завтра отдашь? Из сострадания к ближнему?
Константин машинально сглотнул, ощущая наждачную сухость во рту.
– Нет, – сказал он. – Воду я тебе не отдам. Это тоже принцип.
– И ты за него умереть готов? – недоверчиво спросил Рогач.
– Не готов. Но если понадобится, умру. Лучше уж так, чем на цырлах до конца срока бегать.
Минуты три Рогач сидел молча, обдумывая услышанное, а потом окликнул Константина:
– Эй, Роща! Можешь кемарить спокойно. Я тебя не трону.
– Сам кемарь, – проворчал Константин, с трудом ворочая языком.
– Не доверяешь?
– Не доверяю.
– Мы с тобой, как две крысы в бочке, – заговорил Рогач после продолжительной паузы. – Известная забава. Наловят зэки крыс и бросят в железную бочку. Вот они перегрызут друг дружку, а две самые сильные останутся. И сидят они в бочке и смотрят одна на другую. Глаза в глаза. И каждая знает, что теперь или победа, или смерть. А обратного хода нет.
– Так то крысы, – произнес Константин, постаравшись придать своему вялому тону пренебрежительность.
– Люди, по-твоему, себя иначе ведут? – донесся до него сквозь сон голос.
– Иначе, – кивнул Рощин. – Если люди, то иначе.
Он уже сидел не на заплеванном полу душной камеры, а брел по зеленому лугу, наслаждаясь чудесными видами. Птицы радостно щебетали на деревьях. Их голоса становились все тоньше, все пронзительнее, пока не превратились в многоголосый писк. Внезапно на луг набежала тень, сделалось сумрачно и тревожно. Приглядевшись к птицам, Константин понял, что принял за них больших крыс, снующих по веткам. Они готовились прыгнуть прямо на него. Прикрывая голову, он бросился наутек, но встречный ветер замедлял его бег, а ноги путались в траве.
