– Кто стрельнул-то? – буднично поинтересовался он, когда все отошли от поляны на безопасное расстояние.
– Я, товарищ майор! – без бахвальства, но со значением в голосе откликнулся Юрка Борисенко. – Ну а что? Пацаны-то еще в тот раз отстрелялись как положено, а я хуже их, что ль?
– Хорошо, будем считать, что до утра теперь можем спать спокойно. Ну а утром уже более детально посмотрим, что тут и как… – направляясь в сторону лагеря, сказал Лавров, на ходу обдумывая, как бы вызвать полицию и фээсбэшников.
В лагере, судя по всему, так никто и не уснул. Особенно после того шума, что они подняли в ходе повторной стычки с бандитами. Петр Михайлович, сидя у костра, лишь тягостно вздохнул, когда подошедший к нему Андрей сел невдалеке и уставился в огонь.
– Опять трупы? – после несколько затянувшегося молчания спросил Дёмин.
– А куда от них денешься? Не мы на них нападали, не мы их убивать собирались… – Лавров испытующе посмотрел на академика. – Вы считаете, у нас был другой выход?
– Не знаю… – задумчиво ответил тот. – Но все равно очень плохо, что на этих священных горах пролилась человеческая кровь. Боюсь, из-за этого нам тоже придется туговато.
– Как говорят в народе, бог не выдаст – свинья не съест. – Андрей говорил, вглядываясь в самый центр костра, где, переливаясь всеми оттенками красного и оранжевого цветов, рдели раскаленные угли. – Это моя профессия – защищать и спасать людей от тех, кто намеревается отнять у них жизнь. Даже если для этого приходится отнимать жизни нападающих. Кстати, у вас же вроде был телефон спутниковой связи? Вы не могли бы сообщить местным силовикам о нападении на экспедицию и наличии «груза двести»? Пусть думают, что с ним делать…
– Да, я сейчас созвонюсь, – Дёмин устало провел по лицу руками. – Видишь ли, Андрей, в этом мире все относительно. И в каждой правоте всегда есть своя доля неправоты…
Все так же, не отрывая взгляда от костра, Лавров чуть поморщился, как от кислого лимона.
– Петр Михайлович, я далек от принципов абстрактного гуманизма. И вообще, я очень далек от любых абстракций. Вспомните, сколько лет всем нам усиленно вбивали в голову абстрактный интернационализм. Нас с пеленок воспитывали в духе сочувствия к угнетенным народам Азии и Африки. Да, в известной мере это было обоснованным. Но не в ранге же абсолюта! Это же идиотизм считать, скажем, всех белых, живущих в Африке, тиранами и угнетателями, а всех без разбора черных – несчастными жертвами европейцев, с которыми надлежит нянчиться и всячески их ублажать!
– Что вы имеете в виду?
– Ну как бы это объяснить? Вон в ЮАР сегодня что творится? Был белый апартеид, стал черный беспредел. Здесь мы сегодня столкнулись с китайцами. Как народ я их уважаю. Но тех из Поднебесной, кто приходит к нам, чтобы отнять им не принадлежащее, уважать никак не могу. Если в меня стреляют – я буду стрелять в ответ. Если кто-то нападет на мою страну, я буду его уничтожать. Иному меня не научили. Если у вас есть варианты того, как абстрактно любить абсолютно всех на этой Земле и при этом не быть конкретно обманутым, ограбленным и убитым отморозками – неважно, каких кровей, как обойтись без применения оружия в ситуациях, наподобие сегодняшней, – выслушаю с удовольствием. По натуре я не убийца. И был бы рад обойтись более гуманными путями решения спорных вопросов. Но они есть, эти пути?
– Андрей, со сказанным тобой я не могу не согласиться, – Дёмин грустно улыбнулся. – Но у тех сил, что властвуют в горах, свои представления о том, что можно и что недопустимо.
– Имеете в виду, скажем так, духов гор? – с некоторой иронией поинтересовался Лавров.
– Зря ты над этим смеешься… – Петр Михайлович укоризненно покачал головой.
– Нет, над этим я не смеюсь, – Андрей отрицательно качнул головой. – Знаете, мне уже довелось побывать ТАМ, и я, как никто другой, понимаю, что подобную тему смешной называть попросту глупо. Но прошу понять следующее. Я обязан выполнять свою работу независимо ни от чего! Даже вне зависимости от мнения горных духов. Да, я не исключаю, что однажды сегодняшняя операция мне каким-то образом «аукнется». Но даже если бы я и знал об этом наверняка, я все равно сделал бы так, как сделал. На то я и спецназовец, на то я и офицер. Если не я – то кто?!
– Гм… А… Когда это с вами было-то? Ну…
– А, вы имеете в виду мое упоминание о мире ином? – Андрей понимающе кивнул. – Это случилось в горах Киргизии, где я с отделением бойцов уничтожил вражескую диверсионную группу, захватившую на полигоне на Иссык-Куле секретный образец новейшей торпеды. Я чудом тогда остался жив и… Да, был ТАМ. Детали тех событий уже стерлись из памяти, но я до сих пор хорошо помню бесконечную дорогу, справа от которой располагался цветущий сад, а слева – страшная, выжженная пустыня…
Выслушав Лаврова, академик поднялся на ноги.
– Спокойной ночи! – проговорил он тихо, направился к своей палатке. Пройдя несколько шагов, чуть слышно добавил: – Храни тебя бог!
– Товарищ майор, разрешите? – послышался сзади голос Женьки.
Андрей оглянулся.
– Что за церемонии? Садись к огню… Сейчас хоть и лето, а время уже за полночь, ветерок подул студеный. Жень, а что это ты такой романтично-лиричный? – неожиданно спросил он.
– Я?! – Женька был явно ошарашен этим вопросом. – С чего бы это вдруг? Может быть, выгляжу как-то «не так» потому, что дом сейчас вспомнился, ностальгия обуяла малость?.. – он развел руками, состроив глуповатую мину.
– А-а-а, ну, дом свой помнить – это святое, – согласился Лавров. – Ребята уже спят? Отлично. Мы с тобой дежурим до двух, потом нас сменят Макс и Юрка. Ночь-то какая! Тишина, луна светит… Сейчас только на свидание податься. Как на это смотришь?
– Положительно! – с шутливой восторженностью согласился Женька. – О! Что-то между лошадьми мелькнуло! – разом посерьезнев, он указал в сторону стреноженного табунка, который, пофыркивая, пасся ближе к соснам. – Не волк случайно? Ну-ка, сейчас проверю!
– Женя, сиди! – Андрей пружинисто поднялся на ноги. – Оружие держи наготове.
Придерживаясь тени, он быстро направился в сторону лошадей. Оставшись один, Женька смотрел вслед Батяне, мысленно дивясь наблюдательности командира. Как ни верти, а тот безошибочно угадал настроение своего подчиненного. У Женьки и в самом деле было романтическое настроение.
Случилось это в момент перевязки. Усадив парня рядом с костром на камень, все еще хранящий тепло солнечного жара, Анна Леонидовна в красноватом свете языков пламени принялась обрабатывать его рану. К счастью, она и в самом деле оказалась незначительной – пуля по касательной прошла под кожей, лишь немного затронув мышцу. И только тут Женька вдруг обнаружил, что эта неулыба Анна Леонидовна – не такая уж и неулыбчивая, не такая уж и строгая особа, какую он уже привык в ней видеть. Одетая в цветастый домашний халат и с распущенными волосами, в переменчивых бликах костра Анна Леонидовна вдруг предстала перед ним в ином свете – необычайно обаятельной и даже изысканно-красивой.
