Дошли до реки.
Набережная была пустынна.
— Значит, это с другой стороны, — сказала королева.
Изидор хотел вернуться.
Но она словно была во власти наваждения.
— Нет, нет, — сказала она, — нам сюда.
И увлекла Изидора к Королевскому мосту.
Миновав мост, они убедились, что набережная на левом берегу так же пустынна, как на правом.
— Давайте заглянем в эту улицу, — сказала королева.
И она заставила Изидора осмотреть начало улицы Бак.
Правда, пройдя сотню шагов, она признала, что, должно быть, ошиблась, и, запыхавшись, остановилась.
Силы ей изменили.
— Ну что ж, государыня, — сказал Изидор. — Вы продолжаете настаивать на своем?
— Нет, — отвечала королева, — теперь ведите меня, куда знаете, дело ваше.
— Государыня, во имя неба, мужайтесь! — взмолился Изидор.
— О, мужества у меня достаточно, — возразила королева, — мне недостает сил.
И, откинувшись назад, она добавила:
— Мне кажется, я уже никогда не отдышусь. Господи, Господи!
Изидор знал, что королеве сейчас так же необходимо перевести дыхание, как лани, за которой гонятся псы.
Он остановился.
— Передохните, государыня, — сказал он, — у нас есть время. Я ручаюсь вам за брата; если понадобится, он будет ждать до рассвета.
— Значит, вы верите, что он меня любит? — неосторожно воскликнула Мария Антуанетта, прижимая руку молодого человека к груди.
— Я полагаю, что его жизнь, как и моя собственная, принадлежит вам, государыня, и то чувство любви и почтения, которое питаем к вам мы все, доходит у него до обожания.
— Благодарю, — произнесла королева, — вы принесли мне облегчение, я отдышалась! Пойдемте.
И она с той же лихорадочной поспешностью устремилась назад по пути, который недавно прошла.
Но вместо того, чтобы вернуться в Тюильри, она, ведомая Изидором, прошла через ворота, выходившие на площадь Карусели.
Они пересекли огромную площадь, где обычно до самой полуночи было полно разносчиков с товаром и фиакров, поджидающих седоков.
Сейчас она была почти безлюдна и еще освещена.
Вдруг им послышался сильный шум, в котором угадывались цоканье копыт и стук колес.
Они уже добрались до ворот, выходящих на улицу Эшель. Кони с каретой, производившие весь этот шум, цоканье и стук, очевидно, должны были въехать в эти ворота.
Уже показался свет: несомненно, то были факелы, сопровождавшие карету.
Изидор хотел отпрянуть назад; королева увлекла его вперед.
Изидор бросился в ворота, чтобы ее защитить, в тот самый миг с другой стороны в проеме ворот показались головы лошадей, на которых скакали факельщики.
Между ними, развалясь в своем экипаже, одетый в элегантный мундир генерала национальной гвардии, глазам беглецов явился генерал де Лафайет.
В тот миг, когда экипаж проезжал мимо них, Изидор почувствовал, как его проворно отстранила властная, хотя и не слишком сильная рука.
То была левая рука королевы.
В правой руке у нее была бамбуковая тросточка с золотым набалдашником, какие носили женщины в ту эпоху.
Она стукнула этой тросточкой по колесу экипажа и сказала:
— Ступай, тюремщик, я вырвалась из твоей темницы!
— Что вы делаете, государыня, — вскричал Изидор, — какой опасности себя подвергаете?
— Я отомстила, — произнесла королева, — а ради этого стоит рискнуть.
И за спиной последнего факельщика она устремилась в ворота, сияющая, как богиня, и радостная, как дитя.
Глава 22. ВОПРОС ЭТИКЕТА
Не успела королева отойти от ворот на десяток шагов, как человек, закутанный в синий каррик, чье лицо скрывала клеенчатая шляпа, судорожно схватил ее за руку и увлек к наемной карете, стоявшей на углу улицы Сен-Никез.
Этот человек был граф де Шарни.
Карета была та самая, в которой вот уже более получаса ожидало все королевское семейство.
Все думали, что королева предстанет перед ними удрученная, обессиленная, чуть живая, но издевательский удар, который она нанесла экипажу Лафайета, с таким чувством, будто ударила его самого, изгладил из ее памяти все — недавние опасности, перенесенную усталость, допущенную ошибку, потерянное время и последствия, которые могла иметь эта задержка.
В десяти шагах от наемной кареты слуга держал повод коня.
Шарни достаточно было указать на коня пальцем, как Изидор тут же вскочил верхом и галопом умчался.
Он поехал в Бонди, чтобы заранее заказать лошадей.
Королева прокричала ему вслед несколько слов благодарности, но он их уже не услышал.
— Едем, государыня, едем, — сказал Шарни с той почтительной непреклонностью, которую так прекрасно умеют проявлять в решающие минуты воистину сильные люди. — Нельзя терять ни мгновения.
Королева села в карету, где были уже король, Мадам Елизавета, ее королевское высочество, дофин и г-жа де Турзель, то есть пять человек; Мария Антуанетта села в глубине кареты, взяла на колени дофина; рядом с ней разместился король; Мадам Елизавета, ее королевское высочество и г-жа де Турзель устроились на переднем сиденье.
Шарни захлопнул дверцу, поднялся на козлы и, чтобы сбить с толку возможных соглядатаев, приказал повернуть лошадей; карета миновала улицу Сент-Оноре, проехала бульварами до площади Мадлен и далее, до заставы Сен-Мартен.
Дорожная карета была там: она ждала по ту сторону заставы, на дороге, ведущей в сторону бойни.
Дорога эта была безлюдна.
Граф де Шарни спрыгнул с козел и распахнул дверцу наемной кареты.
Дверца большой дорожной кареты была уже распахнута. По обе стороны от подножки стояли г-н де Мальден и г-н де Валори.
Все шестеро пассажиров мгновенно вышли из наемной колымаги.
Затем Шарни отогнал эту колымагу к обочине и свалил ее в канаву.
Далее он вернулся к большой карете.
Первым в нее сел король, за ним королева, за нею Мадам Елизавета, после Мадам Елизаветы дети, после детей г-жа де Турзель.
Г-н де Мальден вскочил на запятки, г-н де Валори устроился возле Шарни на козлах.
Карета была запряжена четырьмя лошадьми; повинуясь цоканью языка, они пустились рысью; возница поставил их четверкой.
На церкви Сен-Лоран пробило четверть второго. До Бонди был час езды.
