Перед конюшней уже стояли лошади, взнузданные и готовые для упряжки.
Рядом с лошадьми ждал Изидор.
Кроме того, на другой стороне дороги стоял наемный кабриолет, запряженный почтовыми лошадьми.
В этом кабриолете находились две горничные, принадлежавшие к прислуге дофина и принцессы.
Они надеялись взять напрокат экипаж в Бонди, но это им не удалось, и они сговорились с хозяином этого кабриолета, который продал им свой экипаж за тысячу франков.
Сам хозяин, довольный совершенной сделкой, явно желал поглядеть, что будут делать дальше простушки, заплатившие ему за эту развалину целую тысячу франков: он ждал, попивая вино в почтовом трактире.
Он увидел, как подъехала карета короля, которой правил Шарни; Шарни слез с козел и приблизился к дверце.
Под плащом кучера на нем был форменный мундир, а в сундучке под сиденьем козел лежала его шляпа.
Король, королева и Шарни договорились заранее, что в Бонди Шарни пересядет внутрь кареты, на место г-жи де Турзель, а та вернется в Париж одна.
Но при этом позабыли спросить мнение г-жи де Турзель.
Итак, король изложил ей суть дела.
Г-жа де Турзель, помимо своей великой преданности королевскому семейству, славилась еще и тем, что в вопросах этикета была подобием старухи г-жи де Ноайль.
— Государь, — отвечала она, — моя обязанность состоит в том, чтобы присматривать за королевскими детьми и не расставаться с ними ни на секунду; значит, я не расстанусь с ними, если только не получу на этот счет особого приказа вашего величества, что, впрочем, было бы неслыханным делом.
Королеву охватила дрожь нетерпения. У нее были две причины желать, чтобы Шарни сел в карету: королева видела в нем надежную защиту, женщина предвкушала радость от его соседства.
— Дорогая госпожа де Турзель, — сказала королева, — мы вам беспредельно признательны; но вам нездоровится, вас подвигло на это путешествие только преувеличенное чувство преданности; останьтесь в Бонди, а потом, где бы мы ни очутились, вы приедете к нам.
— Государыня, — отвечала г-жа де Турзель, — пускай король прикажет: я готова выйти из кареты и, если понадобится, остаться на большой дороге; но лишь прямой приказ короля заставит меня не только пренебречь своим долгом, но и поступиться своим правом.
— Государь, — воззвала королева, — государь!
Но Людовик XVI не смел вынести суждение в этом важном деле; он искал лазейку, спасительный выход из положения, отговорку.
— Господин де Шарни, — спросил он, — вы, значит, никак не можете остаться на козлах?
— Я могу все, чего пожелает король, — сказал г-н де Шарни, — но только мне придется остаться либо в офицерском мундире, а в этом мундире меня уже четыре месяца видят на дороге, и любой меня узнает, либо в каррике и шляпе, как кучеру наемной кареты, а это платье чересчур убого для такой элегантной кареты.
— Садитесь в карету, господин де Шарни, садитесь, — предложила королева.
— Я возьму на колени дофина, Мадам Елизавета — Марию Терезию, и все уладится наилучшим образом… Мы слегка потеснимся, вот и все.
Шарни ожидал решения короля.
— Невозможно, дорогая, — изрек король. — Подумайте, ведь нам предстоит проехать девяносто лье.
Г-жа де Турзель стояла, готовая повиноваться приказу короля, если король прикажет ей выйти, но король не смел отдать такой приказ, потому что мельчайшие предрассудки весьма живучи при дворе.
— Господин де Шарни, — сказал графу король, — а не могли бы вы занять место вашего брата и скакать впереди, чтобы затребовать лошадей?
— Как я уже говорил королю, я готов на все; только позволю себе заметить, что лошадей обычно заказывают курьеры, а не капитаны первого ранга; это отклонение от правил удивит почтовых смотрителей и может причинить нам огромные неприятности.
— Это верно, — согласился король.
— О Господи, Господи, — прошептала королева, изнемогая от нетерпения.
Потом она обратилась к Шарни.
— Поступайте, как знаете, граф, — сказала королева, — но я не желаю, чтобы вы нас покидали.
— Я сам этого не хочу, государыня, — отозвался Шарни, — но я вижу только одно средство.
— Какое? Скажите скорей! — вырвалось у королевы.
— Вместо того чтобы садиться в карету, взбираться на козлы и скакать впереди, я поеду вслед на почтовых лошадях, одетый простым путешественником; поезжайте, государыня, и не успеете вы проехать десять лье, как я буду в пятистах шагах от вашей кареты.
— Значит, вы вернетесь в Париж?
— Разумеется, государыня, но до Шалона вашему величеству нечего опасаться, а перед Шалоном я вас догоню.
— Неужели нет никакого другого средства? — с отчаянием проговорила Мария Антуанетта.
— Увы, — вздохнул король, — я его не вижу.
— Тогда не будем терять времени, — сказал Шарни. — Ну-ка, Жан и Франсуа, на ваши места! Вперед, Мелькиор! Форейторы, лошадей!
Г-жа де Турзель, торжествуя, снова уселась, и карета помчалась, а за ней кабриолет.
В пылу столь важного спора никто не спохватился, что нужно раздать виконту де Шарни, г-ну де Валори и г-ну де Мальдену заряженные пистолеты, которые были приготовлены в ящике внутри кареты.
Что же происходило в Париже, куда во весь опор поскакал граф де Шарни?
Один парикмахер по имени Бюзби, живущий на улице Бурбон, вечером навестил в Тюильри одного из своих друзей, который нес там караул: этот друг много наслушался от офицеров о бегстве, которое, по уверениям офицеров, должно было состояться этой ночью; вот он и рассказал об этом парикмахеру, у которого крепко-накрепко засела в голове мысль о том, что план этот существует на самом деле и что побег короля, о котором так давно идут толки, должен произойти в течение ночи.
Вернувшись домой, он рассказал жене о том, что слыхал в Тюильри; недоверие женщины передалось ее мужу, и в конце концов он разделся и лег в постель, махнув рукой на свои подозрения.
Но в постели к нему вновь вернулась озабоченность, усилившись до такой степени, что он уже не мог ей сопротивляться; он соскочил с кровати, оделся и понесся к своему другу, коего звали Юшер; тот был одновременно булочником и сапером батальона секции театинцев.
Он повторил другу все, чего наслушался в Тюильри, и с такой силой сумел внушить булочнику свои опасения относительно бегства королевской семьи, что тот не только поверил, но переполошился даже сильнее своего осведомителя; он спрыгнул с кровати и, не тратя времени на одевание, в одних кальсонах выскочил на улицу, да притом еще так хлопнул дверью, что перебудил добрых три десятка своих соседей.
