— Что же делать, Боже мой! Как мне удержать его любовь, ведь с нею уходит моя жизнь! Если ты знаешь, Андре, дорогая моя, сестра моя, скажи, умоляю... заклинаю тебя…
Королева протянула к Андре руки.
Андре отшатнулась.
— Как я могу это знать, ваше величество, ведь он никогда меня не любил, — заметила она.
— Да, но он может тебя полюбить… В один прекрасный день он может прийти к тебе с повинной, просить у тебя прощения за все, что ты из-за него вынесла; и все твои страдания будут забыты так скоро — Боже мой! — в объятиях возлюбленного! Мы так скоро прощаем тех, кто причинял нам боль!
— Ну что же, когда несчастье случится... это будет настоящее несчастье для нас обеих, ваше величество. Разве вы забыли, что прежде чем стать супругой графа де Шарни, мне придется открыть ему одну тайну... кое в чем ему признаться… А это — страшная тайна, признание, равносильное смерти, оно в то же мгновение убьет его любовь, которая так вас пугает! Разве вы забыли, что мне придется рассказать ему о том, что вы уже слышали от меня?
— Неужели вы ему скажете, что Жильбер совершил над вами насилие?.. Вы скажете, что у вас есть ребенок?..
— За кого же вы меня в самом деле принимаете, ваше величество, если сомневаетесь в этом? — спросила Андре.
Королева вздохнула с облегчением.
— Значит, вы ничего не будете делать для того, чтобы привлечь к себе графа?
— Ничего, ваше величество, в будущем так же, как в прошлом.
— И вы ему не скажете, не подадите и виду, что любите его?
— Если только он сам мне не скажет, что любит меня, ваше величество.
— А если он вам это скажет, если вы ответите, что любите его, то можете ли вы мне поклясться, что…
— О ваше величество! — перебила королеву Андре.
— Да, вы правы, Андре, — согласилась королева, — сестра моя, друг мой, я к вам несправедлива, я слишком многого требую, я жестока. Но когда все меня покидают: друзья, власть, честь, — я бы хотела, чтобы у меня осталась по крайней мере эта любовь, ради которой я пожертвовала добрым именем, властью, друзьями.
— А теперь, ваше величество, — обратилась Андре ледяным тоном, изменившим ей за все время разговора только в ту минуту, как она заговорила о перенесенных ею страданиях, — не хотите ли вы еще о чем-нибудь меня спросить... не угодно ли вам дать мне какие-нибудь новые приказания?
— Нет, благодарю. Я хотела вернуть вам свою дружбу, а вы ее отвергаете… Прощайте, Андре. Примите по крайней мере уверения в моей признательности.
Андре взмахнула рукой, словно отказываясь от этого второго предложения, как перед тем отвергла первое, и, холодно, но почтительно поклонившись, вышла так же медленно и тихо, как вошла.
— О, ты совершенно права, холодная статуя, золотое сердце, пылающая Душа, что отказываешься и от моей признательности, и от дружбы: я чувствую — да простит меня Господь! — что ненавижу тебя больше всех на свете! Ведь если он тебя еще не любит, то… О! Я уверена, что придет тот день, когда он полюбит тебя!
Она позвала Вебера.
— Вебер, ты видел господина Жильбера?
— Да, ваше величество, — отвечал камердинер.
— В котором часу он прибудет завтра утром?
— В десять, ваше величество.
— Хорошо, Вебер. Предупреди моих дам, что сегодня я лягу сама. Скажи им, что я очень устала и плохо себя чувствую, пусть меня не будят завтра раньше десяти… Первый и единственный, кого я завтра приму, будет доктор Жильбер.
Глава 25. БУЛОЧНИК ФРАНСУА
Мы даже и не пытаемся описать, как прошла эта ночь для обеих женщин.
Мы вновь встретимся с ее величеством только в девять часов утра. У королевы были красные от слез глаза, она была бледна после бессонной ночи. В восемь часов, то есть на рассвете, — дело было в такую пору, когда дни коротки и пасмурны — она поднялась с постели, где напрасно искала отдохновения всю ночь и где лишь на рассвете забылась лихорадочным и беспокойным сном.
Хотя никто и не осмеливался нарушить ее распоряжение и не входил к ней в спальню, до нее доносились чьи-то шаги, резкий стук, какая-то возня; это свидетельствовало о том, что произошло нечто непредвиденное.
Королева закончила свой туалет, когда часы пробили девять.
Среди всеобщего шума она услышала голос Вебера: он призывал соблюдать тишину.
Она кликнула верного камердинера.
В то же мгновение все стихло.
Дверь отворилась.
— В чем дело, Вебер? — спросила королева. — Что происходит во дворце и что означает этот шум?
— Ваше величество! Кажется, в Сите беспорядки, — отвечал Вебер.
— Беспорядки? — удивилась королева. — Чем они вызваны?
— Точно еще ничего не известно, ваше величество; поговаривают, что там волнения из-за нехватки хлеба.
Когда-то королеве не могло бы даже прийти в голову, что на свете есть люди, умирающие с голоду; однако с тех пор, как во время возвращения из Версаля ей довелось увидеть слезы дофина, просившего у нее хлеба, а ей нечем было его накормить, она стала понимать, что такое нужда, отсутствие хлеба, голод.
— Несчастные люди! — прошептала она, вспоминая, что говорили о ней во время путешествия, а также объяснения Жильбер. — Теперь они видят, что в их беде не повинны ни Булочник, ни жена Булочника.
Потом она прибавила в полный голос:
— Есть ли опасения, что это не выльется во что-либо более серьезное?
— Не могу вам сказать, ваше величество. Все донесения противоречат одно другому, — отвечал Вебер.
— Тогда беги в Сите, Вебер, это недалеко, — продолжала королева, — посмотри собственными глазами, что там происходит, и доложи мне.
— А как же доктор Жильбер? — спросил камердинер.
— Предупреди Кампан или Мизери, что я его жду, пусть кто-нибудь из них о нем доложит.
Вебер уже взялся за дверь, когда она прибавила:
— Передай, чтобы его не заставляли ждать, Вебер; он осведомлен обо всех событиях и сможет все нам объяснить.
Вебер выбрался из дворца, дошел до калитки Лувра, заслышав шум, бросился бегом по мосту и, подхваченный людскими волнами, вскоре оказался на паперти Собора Парижской Богоматери.
По мере того, как он продвигался к центру старого Парижа, толпа все увеличивалась, а крики становились все громче.
Крики толпы, вернее, ее рев, не могли заглушить отдельных призывов, грозных, словно громовые раскаты:
— Спекулянт! Бей его! Бей его! На фонарь! На фонарь!
И тысячи людей, даже не понимавших, о чем шла речь, а среди них было немало женщин, уверенно вторили этим крикунам в ожидании зрелища, приводившего их в восторг:
