Поэтому Гулом, которого Насрулло отправил учиться в университет в пакистанский город Лахор вместе со своим старшим сыном, получив диплом, не раздумывая, вернулся домой, хотя перед ним открывались самые радужные перспективы не только в Пакистане, но и на Западе.
– Ты можешь узнать, что смотрел в Интернете мой уважаемый гость? – строго спросил Насрулло.
– Да, господин! – ответил Гулом.
Он открыл ноутбук и, войдя в Интернет, стал просматривать недавние ссылки.
– Гость посетил четыре страницы.
– Что на них?
– Это электронные версии четырех европейских газет.
– А что именно читал он в этих газетах?
– Это невозможно узнать, господин.
– Невозможно? Ладно. Покажи мне все, что он мог увидеть.
Насрулло взял фотографии с журнального столика и стал сравнивать их с изображениями на мониторе ноутбука.
– Дальше. Дальше. Подожди...
Рука Насрулло, державшая фотографию конопатого секонд-лейтенанта, едва заметно дрогнула.
– Хорошо. Дальше. Все?
– Да, господин.
– К завтрашнему дню сделаешь мне перевод всех четырех страниц, которые смотрел наш гость.
Насрулло, тоже учившийся какое-то время в Пакистане, сам неплохо владел английским, но ломать голову над переводом ему не хотелось.
– Слушаюсь, господин.
– А эти вояки... которые сожгли маковое поле, они еще в кишлаке?
– Да, господин. Они пробудут еще несколько дней. Это пропагандистская акция. Они будут предлагать еду и зерно и уговаривать крестьян сажать пшеницу, а не мак.
– Ослы!
– Да, господин, – согласился Гулом и сдержанно вздохнул.
8
Утром Володя Локис, собираясь на службу, предупредил мать, что ему предстоит командировка во Владимирскую область на несколько недель.
– Но я не понимаю, зачем тебе ехать на этот полигон? – расстроилась Анна Тимофеевна. – Ты же на складе служишь?
– Конечно, на складе. Я выдаю военное имущество и продовольствие, – привычно соврал Локис. – И поэтому меня все уважают.
– За что? Выдаешь и выдаешь.
– Выдавать можно по-разному. Я ведь могу, например, случайно, без всякого умысла, выдать прапорщику сукно на шинель, которое положено полковнику. А полковнику – то, что положено майору. А майор будет ходить в том, в чем положено ходить прапорщику. Представляешь, как этому самому прапорщику будет приятно щеголять в полковничьей шинели?
– Разве я этому тебя учила? Не смей такими махинациями заниматься! Не смей!
– Мам, ну, мам?! Шуток не понимаешь?
– Дурацкие шутки! Откуда я знаю, шутишь ты или на самом деле так делаешь?
– Мама, ну что ты, в самом деле?
– Я уж и не знаю, когда ты правду говоришь, а когда сказки рассказываешь! Взял моду над матерью смеяться! Нехорошо это, сынок.
– Мам, ну больше не буду. Честное слово, не буду.
– Так я тебе и поверила, – проворчала Анна Тимофеевна и принялась готовить бутерброды для сына. – Все норовишь зубы заговорить, а про полигон так и не ответил. Будто я не понимаю твоих хитростей. Ну, вот скажи мне, зачем тебе на тот полигон ехать? Скажи! Только честно.
– Ладно. Мам, ты человек проверенный, тебе я могу сказать. Только очень прошу: никому! Особенно соседкам во дворе. Ты ж понимаешь!
– Понимаю, понимаю! Говори, не томи!
– Меня посылают на особо важное специальное и, главное, секретное задание.
– Ох! – испуганно охнула мать, прикрыв рот рукой.
– Да ты не бойся, ничего не страшного!
– Как ничего страшного, как ничего страшного, если специальное и секретное? – заволновалась Анна Тимофеевна.
– Мама, еще раз повторяю – это военная тайна. Я буду испытателем.
– Летчиком? – побледнела мать.
– Нет, нет! – зачастил Володя, испугавшись такой реакции. – Я буду испытывать новую военную форму в полевых условиях.
– Что?
– Новую военную форму. И не думай – это не просто так. Это очень важно!
– Форма-то?
– Она самая. Ведь не для парада, а для возможных, не дай бог! военных действий. Новый материал, новый фасон – все надо проверить в условиях, максимально приближенных к реальным. Ты же понимаешь, если под мышкой натрет, или ткань такая, что тело не дышит, – это для одного солдата проблема, а для целой армии – катастрофа. У нас этому придается очень большое значение. Поэтому было принято решение, что небольшая группа солдат, строго соблюдая режим секретности, будет в этой форме бегать, прыгать...
– С самолета?!
– Да нет же, мам, не перебивай. Не с самолета. Просто прыгать, рыть окопы, шагать маршем и так далее. Приятного мало, честно скажу, жить придется в блиндажах на полигоне, связи там никакой, мобильники не работают.
– И впроголодь?!
– Нет, мама, с этим все в порядке. Там есть полевая кухня, – все очень калорийно и питательно, а если кросс бежим, обязательно сухой паек выдают. С питанием все в порядке. Не волнуйся, мам, я ж тебе все рассказал. И смотри – никому! Ни одной живой душе!
– Ладно, ладно, что я, не понимаю.
Володя положил в портфель сверток с бутербродами, – он брал портфель на службу, потому что в форме и с полиэтиленовым пакетом в руках показываться на людях было неудобно, а отучить мать делать ему «ссобойку» он так и не смог. Поцеловав мать на прощание и еще раз наказав ей строго хранить военную тайну, Володя поспешил к автобусной остановке.
Через полчаса он уже стоял на плацу вместе со своим отделением – дюжиной десантников, служивших, как и Володя, по контракту. Вдоль строя молча прохаживался взад и вперед командир части полковник Гвоздев.
– Бойцы! – напрягая голос, обратился, наконец, полковник к десантникам. – Вы все давали присягу на верность Родине. Сегодня наша Родина – в опасности. Ей брошен вызов международной мафией наркодельцов. В российские города из Афганистана идут караваны с героином. Рост наркомании в России принимает угрожающие масштабы. Если мы потеряем нашу молодежь – мы потеряем будущее России.
Десантники слушали командира, вытянувшись по стойке «смирно».
– Вы это понимаете? – спросил полковник.
– Так точно! – рявкнули десантники практически в унисон.
– Вольно, – скомандовал Гвоздев, и солдаты слегка расслабились. А полковник, убавив пафоса в своем голосе, продолжил речь:
– Практически весь героин, который распространяется в нашей стране, изготовлен на территории Афганистана. Хотя еще совсем недавно опий-сырец перерабатывался на героин исключительно в соседнем Пакистане, в Кандагаре.
