У того самого гастронома, где покупали выброшенную впоследствии в урну выпивку, законный встретил Николая.
– Пошли, – он увлек его в боковую улицу.
Вскоре они очутились в небольшом скверике, недавно отремонтированном, с новыми лавками, литыми фонарями, аллейки были вымощены разноцветной плиткой. Карл присел на скамейку перед выключенным фонтаном. На лице его блуждала задумчивая улыбка.
– Я проследил араба, – сообщил Бунин, – он живет в гостинице в 343-м номере.
– Ты шел за ним до самой двери? – удивился Карл.
– Нет, подсмотрел номер на ключе.
– Это хорошо…
Николай не любил задавать лишних вопросов, знал: Карл, если понадобится, сам все объяснит. Если же нет, то не стоит и пытаться.
Ничего не объясняя, Карл достал из кармана пухлое портмоне. Он сам в него еще не заглядывал, передал Николаю:
– Глянь.
Новая, еще не разработанная застежка, щелкнула. Внутри было несколько отделений, и все заполнены до отказа. Николай вытащил из одного неполную пачку стодолларовых купюр, прикрыв их ладонью от посторонних взглядов, хотел передать Карлу.
– Пересчитай, – ответил тот.
В скверике народу было немного, но все равно, не станешь же открыто считать баксы. Пригнувшись, Николай зашелестел купюрами, спрятав их между ног.
– Пять тысяч, – назвал он цифру.
Карл не выказал ни удовольствия, ни удивления.
– Что еще?
В следующем отделении оказались дорожные чеки на сумму в пятьдесят пять тысяч долларов. Николай даже присвистнул.
– Неплохо.
– От чеков никакого проку, – отозвался Карл, – по ним деньги не получишь.
– Тут еще что-то есть. – Бунин извлек из центрального отделения белый, без надписей, заклеенный конверт. Вопросительно взглянул на своего наставника.
– Разорви.
Захрустела плотная бумага. Внутри конверта оказались два паспорта. Российский и белорусский. Бунин пристроил их на коленях, развернул. В обоих документах были вклеены фотографии одного и того же человека – того самого мужчины, обменявшегося с арабом бумажниками. Но имя, фамилия, отчество, год рождения оказались разными.
– Что скажешь? – усмехнулся Карл.
– Не думаю, что у него есть брат-близнец в Белоруссии, – Николай даже позволил себе поднять темные очки на лоб, рассматривая фотографии.
– Братья-близнецы, как правило, носят одинаковые фамилии и отчества. И уж точно не могут родиться с разбежкой в два года. Максимум, на один день.
– Как это? – Николай придержал паспорта рукой.
– Один может родиться без пары минут полночь, второй после двенадцати. Это все?
– Еще две кредитные карточки. Интересно, сколько на них денег?
– Они тоже хлам.
– Значит, тебе, Карл, повезло только с наличностью. Но тоже неплохо – пять штук.
– Да… – отстраненно проговорил вор в законе, – мне повезло, что я его встретил.
– Кого именно? – Николай вспомнил, что Карла больше мужика с лопатником заинтересовал араб.
– Хромой бес, – усмехнулся Карл, – как долго я ждал встречи с ним, – в глазах блеснули искорки, из которых мог разгореться пожар.
– Ты его давно знаешь?
– Достаточно давно. Он мне должен, и должен немало, не рассчитается. Не мне одному. Есть пацаны, готовые его поджарить. Но сперва он мой, вернет то, что должен.
И вновь лицо Карла сделалось серым, взгляд буравил пространство, будто он видел то, что другим недоступно. Так смотрит человек, вспоминая прошлое.
– Смотрю, он в крутое дело втерся, – законный бросил взгляд на паспорта, – оба настоящие. За что столько бабла отвалить можно?
– Не знаю… помог в чем-то. В чем тебе араб задолжал?
– В деньгах, и сукой оказался. Но не в них дело. Да и не араб он, прикидывается.
– Деньги ты с него получил, – напомнил Бунин.
– Это уже были не его деньги. Он заплатил за портфель и за лопатник этого мудака. Так что в убытке не остался. Интересно бы заглянуть в тот портфель. Как ты думаешь, что там?
– Наркотики… камни…
– Не думаю. Не тот он человек. Портфель только часть целого. Я должен с ним поквитаться и только потом сдать пацанам. Про его долг мне никто не знает, только он и я. Хреново то, что он мое лицо на всю жизнь запомнил, – сказал Карл и посмотрел на Бунина.
– Если надо, можешь на меня рассчитывать.
Карл не отвечал, смотрел, прищурившись, на голубей, выискивающих на пыльных бетонных плитках поживу. Грязный, взлохмаченный голубь важно выхаживал, видно, и не догадываясь, насколько он отвратителен с виду. И тут до Бунина дошло, почему Карл вытащил его сегодня к гостинице, почему они слонялись по магазинам, хотя вроде бы собирались проведать какого то кореша.
– Ты его не сегодня увидел, ты уже знал, где его искать.
– Почему ты так решил?
– Неважно. Знаю – и все.
– Правильно. Я хотел, чтобы ты сам вызвался помочь. Без тебя мне не обойтись. Из подневольного человека плохой помощник.
– Мог бы и не спрашивать. Конечно.
– Мне нравится, что ты уже и не пытаешься называть меня на «вы». Когда я слышу «вы», то чувствую себя старым.
Бунину, конечно, льстило – такой человек, как Карл, признавался, что сам бы не справился. Однако понимал Николай и другое, об этом не давали забыть вещи, найденные в бумажнике, – противник серьезный. Деньги были немалые, да и изготовить два настоящих паспорта на разные фамилии не так просто. А где большие деньги, там и круто разбираются.
– Ты уже забыл, что пырнул кого-то ножом? – внезапно спросил Карл.
Николай растерялся, он и в самом деле забыл уже и дачный поселок, и подружку на ночь – Леру, забыл драку у реки. Она отошла далеко-далеко, словно после нее минуло уже несколько лет.
– Точно…
– Видишь, время измеряется не часами и днями, а тем, что происходит, – поднял вверх указательный палец Карл.
– Ты можешь мне рассказать, что сделал тебе араб?
– Зачем? Тебе недостаточно того, что я сказал – «он мне остался должен»?
– Долг бывает разным.
– Любой долг нужно возвращать. На этом держится мир.
Странно было слышать Николаю слова о долге из уст вора-карманника. Будто он сам не остается должен тем, у кого крал! Но парень понимал, что слова не пустые. Есть мораль и правила, по которым живет свободный мир, а есть понятия мира воровского. Украсть на воле – это доблесть, но украсть у соседа по камере – более гнусного поступка не придумаешь. Крысятничество. Можно выманить у него понравившуюся вещь, деньги обманом, запугиванием, можно выиграть в стиры, шашки и нарды, но отдать он должен сам, прилюдно. Для себя Бунин еще не решил, какой мир ему ближе, он понимал законы и того, и другого. Знал, что и где считается справедливым.
